В конце восьмидесятых годов прошлого столетия после окончания техникума оказался я в одном селе Хвалынского района, куда направили меня работать председателем сельпо.

Уклад жизни в селе удивительный, с городом несравнимый! Сельчане – как большая семья, в которой родня знает друг о друге всю подноготную. А я человек новый, поэтому объект для общения интересный. Этим первым и воспользовался житель соседней улицы дядя Леша – пожилой, но крепкий еще мужчина, в прошлом знатный комбайнер. Жена у дяди Леши недавно скоропостижно скончалась. Тошно ему одному в пустом доме, затосковал мужик.
Летними вечерами, бывало, выпьет стопочку, оденет набекрень белую сетчатую шляпу, свободную рубаху с накладными карманами и по-султански уляжется на широкую скамейку в ожидании случайных собеседников. Зная, когда я обычно с работы возвращаюсь, непременно окликнет: «Алеша, иди-ка сюда, что спрошу». Для начала попросит сигарету, хотя курил понарошку – не взатяг. Подержит дым во рту и выпустит через нос, поясняя: «Дым глотать – дыхание портить!» Сигарета ему как повод разговор завязать.

В один из вечеров дядю Лешу, видимо, «пробило» на сокровенное...
– Помру я, наверное, скоро, тезка, – неожиданно сказал он. Чую, все, вагончик жизни покатился под уклончик. Шибко покатился. Жены не стало и... пустота-маета. Я ведь понял, как сильно Марусю любил, только когда ее не стало. Вроде все есть: пенсия самая большая в селе, на здоровье не жалуюсь – живи не хочу! А будто и не живу, себя не чую. Знаешь, откуда у меня такая пенсия? – неожиданно перевел он тему. – Я ведь орденоносец, орден Ленина имею...
Да-а! Хотели сначала Героя Соцтруда дать, но язык меня подвел. – И дядя Леша окунулся в воспоминания:
– В уборочную работал я на комбайне. А урожай в то лето отменный был: немного проедешь – бункер полный! Пока погода хорошая, работали от зари до зари, себя не жалея. А тут приезжает председатель колхоза и кричит: «Алексей Иваныч, а ты ведь на областной рекорд идешь! Давай-ка еще поднажми!» Я из комбайна вылез, отвечаю: «Да куда еще жать, мать твою?! Я и так всю уборочную в кабине живу! Ты бы лучше своевременный вывоз зерна организовал да ремонтников с запчастями прислал – встану скоро!» И веришь-нет, но за моим комбайном персональный грузовик и механика закрепили, чтобы ни минуты не простаивал. Все условия создали, чтобы только я от комбайна не отлучался. Уборка к финишу подходит, а тут звонок из райкома. Оказалось, что я первый на всю область комбайнер, больше меня никто зерна не намолотил.
Приятно, конечно, но что из этого? Вручат похвальную грамоту, которых у меня и так два чемодана! Надо дальше работать. На другой день очередной круг на поле делаю, смотрю, а на краю поля кучка нарядно одетого народа толпится. Рядом с председательским уазиком стоят «Волги» нездешние. Мне с дороги руками машут: «Стой!» Встал. Подбегает ко мне мужик с фотоаппаратом, просит попозировать на фоне комбайна, мол, для газеты, а мне украдкой шепчет: «С тобой сейчас обкомовский секретарь говорить будет!» Подхожу, а тот важный такой, холеный, в костюме и при галстуке, раскраснелся, видимо принял на грудь за обеденным угощением. И говорит мне: «Молодец, товарищ, хорошо потрудились! За ваш, так сказать, трудовой подвиг мы будем ходатайствовать о присвоении вам звания Героя Социалистического Труда. Вот только надо было поусерднее работать и поменьше спать – в соседней области комбайнер еще больше результат показал!»
Зря он это сказал. Я молодой-то горячий был. Посмотрел на его белые пухленькие ручки с розовыми ноготками, рожу откормленную, вспомнил, как спал по четыре часа в сутки, и такая злость меня взяла! «Да пошел ты на х...! – говорю. – Ты сам-то хоть помнишь, когда в последний раз физически трудился? Иди-ка, сядь в комбайн, посиди со мной в жаре и пыли хотя бы часок, а потом я на тебя посмотрю!» Тот аж пятнами пошел, зубами скрипнул, молча развернулся и к «Волге» своей поспешил. Свита за ним. Мне председатель кулак показал, шипит: «Дурак ты набитый, Лешка, все испортил! Промолчать-то не мог?!» Короче, Звезду Героя мне так и не дали, «наказали» орденом Ленина. Тоже неплохо! Пойдем покажу!

В доме у знатного комбайнера по деревенским меркам достаток и порядок: на старинном комоде – новенький цветной телевизор, покрытый вязаной салфеткой.
– Снохи приходят, убираются, еду мне готовят, только вот еда эта в горло не лезет, все остается, – признался он и, порывшись в ящике комода, достал коробочку с орденом.
– Видал такой хоть раз? То-то! На, полюбуйся! А это моя Маруся! – Дядя Леша показал на черно-белый портрет молодой красивой женщины и надолго задержал на нем взгляд. Когда он обернулся, в глазах стояли слезы.
– Обижал я ее своей ревностью! А так-то мы хорошо жили, детей нарожали, вырастили, теперь вон начальниками стали. Мне казалось, что всегда с Марусей вместе будем... Не думал я, что она первая уйдет. Может, поэтому главные слова да нежность на потом откладывал! Сейчас оглянешься, а где она, жизнь, когда прошла? Я ведь себя до сих пор вот таким ощущаю. – Дядя Леша кивнул на свой портрет, висящий рядом с портретом его Маруси. С фотографии смотрел молодой брутальный мужчина с волевым, дерзким взглядом. Такой вполне мог и секретаря обкома на три буквы послать, и с кистенем на большую дорогу выйти, и с гранатой под вражеский танк шагнуть.
– Давай помянем мою Марусю, тезка, – утвердительно попросил дядя Лёша, доставая из холодильника початую бутылку водки и тарелку с нарезанным салом. – А вот смотри, какая гвардейская помидора уродилась, это еще Маруся успела посадить.
Хозяин дома острым ножом напластал большими кусками огромную, истекающую соком сладкую крупитчатую «Розовку».
– Я тебе, тезка, вот что накажу. Ты молодой, жизнь у тебя вся впереди, но ничего не откладывай на потом, никого не бойся и береги тех, кого любишь. Не стесняйся говорить им главные слова: это важно! – Дядя Леша разлил водку в стаканы, еще раз с нежностью взглянул на портрет жены: – Ну, давай, за мою Марусю. Царствие ей небесное...

Дядя Леша пережил жену ненадолго. Ушел тихо, незаметно, ничем особо не болея. Говорили, что помер от тоски. Такая вот у него любовь была – без громких признаний, букетов и романтики. Обычная любовь, тихая, земная...