Однажды, когда я учился в педагогическом институте вдалеке от Балакова, довелось сдавать экзамен по старославянскому языку. Этот предмет студенты считали никчемным, поэтому частенько прогуливали занятия. Их проводил богатырского телосложения священник. Несмотря на внушительную комплекцию, он был кротким, невозмутимо добрым, и от него частенько попахивало винцом.

Мы, будучи воинствующими атеистами, нередко провоцировали его каверзными вопросами на религиозные темы, а он, пряча в усах улыбку, неизменно отвечал поучительными притчами. Притчи у него находились на любую ситуацию! Оценку «отлично» он не ставил никому. «На пятерку я и сам не знаю», – часто повторял отец Илья и щедро ставил всем трояки.
Учился я хорошо, и оценка «удовлетворительно» меня никак не устраивала, поэтому родилась одна авантюрная идея. В день экзамена, дождавшись, когда все одногруппники, получив автоматом «удовл.», разбежались, я заглянул в опустевшую аудиторию.
– Заходи, заходи, сын мой! Опоздал, наверное, усердно готовился к экзамену? – обрадовался моему появлению заскучавший священник.
– Усердно, батюшка! – ответил я и, шалея от собственной наглости, достал из портфеля и выставил на его стол две бутылки водки, граненые стаканы, а на закуску – бутерброды с вареной колбасой и сыром. Преподаватель в рясе невозмутимо наблюдал за моими действиями. Пауза затянулась, я ожидал реакции.
– Экий ты обстоятельный! Поди, деревенский? Как подгадал со стаканами-то, а! Я ведь рюмок не признаю, из них только воробьев причащать… Молодец! Ну, чего замешкался? Тяни билет да и отвечай на первый вопрос, – хитро улыбнулся батюшка.
Я, сковырнув с бутылки «бескозырку», наполнил батюшкин стакан на четыре пальца, себе плеснул поменьше.
– Ну что, – говорю, – давайте, батюшка, за здравие по единой!
– По единой, сын мой, по единой, – согласился священник.
Выпили-закусили, я ему про себя, про нашу деревню Федоровку, про Венгрию, где моя срочная служба проходила, рассказывал. Он слушал с живым интересом, а я деликатно подливал, да все под тот же универсальный тост «по единой». Когда бутылка опустела, отец Илья вторую, нетронутую, в стол прибрал.
– Вижу, – говорит, – ты хороший парень, но этим делом не увлекайся – молод еще.
Потом поинтересовался, крещеный ли я и верую ли в Бога.
– Крещен был в младенчестве, – отвечаю, – а по поводу веры – скорее сочувствующий.
– Это как?! – изумился батюшка.
– Допускаю, что Бог есть, но в церковь ходить, крестик на шее носить – на то духовной потребности не испытываю.
– Понятно. Ну, какие твои годы… придет время – испытаешь, – пообещал батюшка. Взяв зачетку, задумался, потом что-то быстро черканул в ней и, захлопнув, вернул, поблагодарив за общение с угощением.
В коридоре меня ждал друг Пашка.
– Сдал? Ну, что тебе бородатый поставил? – оживился одногруппник, которому еще предстояло сдавать старославянский. Я раскрыл зачетку и с удивлением увидел оценку «отлично». Однако радости от этой отметки почему-то не было.
Узнав в подробностях, каким образом я сдал экзамен, Пашка выпросил у меня портфель со стаканами, помчался в гастроном «готовиться к экзамену».
Через час он вернулся в общежитие грустный и пьяненький.
– Поп твой… трояк вкатил, – обиженно констатировал он. – Все делал, как ты мне рассказал, а он! Я, уходя, у него спросил: «А почему вы Семину пять, а мне три поставили? Чем я-то не угодил?» А он мне знаешь, что ответил?! Мол, молод ты еще за батюшкой рюмки считать – по первой, по второй, по третьей… Друг-то твой деликатность проявил – по единой, и все! И добавил: типа, ты чужими путями не приучайся ходить, свою дорогу ищи…