– Что будем пить? – Она держала блокнотик, собираясь там записать его заказ, и светилась любезностью.
– Горячий чай.
– Есть хороший армянский коньяк,– продолжила она…
– Я же сказал, чай, – повторил он, несколько раздражаясь.

– Чай пьют в буфете, а здесь ресторан, – усмехнулась она. – Сюда отдыхать ходят. – Она кивнула на соседний столик, где за батареей сверкающего хрусталя шумно пировала компания молодых людей.

Пришлось заказать сто граммов коньяка и закуску.
Петр Алексеевич осмотрелся. Из его угла весь зал не был виден. Столики стояли тесно и были заняты все. В плотном, сизом от дыма воздухе плыли подносы, нагруженные посудой со снедью.
«…О, голубка моя…» – пела с эстрады дебелая дама в сияющей голубой одежде. Вокальных данных ей явно не хватало, что успешно восполнял небольшой эстрадный оркестр.
Этот мир, далеко выходящий за пределы Балакова, был так не похож на то, что съедало его в последние часы. А может, оно и к лучшему? Надо же отдохнуть от всего, что навалилось почти с самого утра. Долгое сидение в главке в ожидании приема, привычное сомнение: «Зачем вызвали?» Его, директора Уральского завода резиновых изделий, так внезапно не могли вызвать по пустяковому поводу. В ожидании успел зайти в плановый отдел, решил там попутные наказы своих производственников, передал подарки служебным дамам. Осторожно спросил, зачем вызвали. Не сказали. Или в самом деле сами не знают?
Только к концу дня началось совещание у министра. Оказалось, разгерметизировался спускаемый космический аппарат, и произошла авария. Причины еще выясняются, но уплотняющие резиновые прокладки изготовлены на его заводе. Заныло под ложечкой: неужели поставили брак? Но там же такая серьезная приемка… Пока ничего не ясно, но завод должен особо тщательно выполнить новое задание по этим прокладкам. Срочно! Ночным рейсом надо вернуться домой. А пока он здесь, в ресторане. В самом деле, выпил – полегчало.
Там, в невидимой Петру Алексеевичу части зала посетители танцуют. Туда между столиками пробираются пары, возвращаются возбужденные, разрумяненные. Музыка гремит почти не смолкая. Певичка куда-то делась. Да, на него давно смотрит дама с недалекого столика. Смотрит призывно, недвусмысленно, явно хочет, чтобы пригласил ее танцевать. А что? Давно уже не был в такой роли, но, видимо, еще котируюсь. Пойти? А дальше что? Нет, зачем ему еще это приключение. Отрицательно покачал головой. Отвернулась, разочарованная. А эти за соседним столиком что-то спрашивают. Что им надо? Прислушался.
– …Я и говорю: надо пенсию давать в молодости. А то старики… Им же ничего не надо, кроме работы. Вот и пусть себе работают! Правду я говорю, дядя?
Пьяный бред. Что ему ответить? Слава богу, его за рукав дергает приятель. Да ему и не нужен ответ. Однако пора уходить. Надо спросить счет…
Ничего себе, сумма… Поел, называется...

… – Пристегните ремни, идем на снижение, аэропорт Кольцово!
Выглянул в иллюминатор: в бледном свете раннего утра стремительно приближались острые макушки густого хвойного леса. Потеплело на душе – дома. Его должна ждать машина. Однако поспал неплохо, можно ехать сразу на завод.
Совещание назначил на послеобеда, продиктовал секретарше, кого вызвать.
Совещание короткое – рассказал ситуацию, поставил задачу:
– Изготовить идеальные уплотнители. Ни одна лишняя пылинка в резину попасть не должна!
– У нас же цеху ремонт требуется,– начал было приглашенный технорук цеха. – Потолок не белен, штукатурка может посыпаться. Или просто кусочек побелки. Надо сначала условия создать.
Ответил жестко:
– На ремонт времени нет! Сделать надо срочно! Как вы будете действовать – ваши заботы. Но все должно быть выполнено на высшем уровне. К работе приступать немедленно!
К вечеру второго дня решил проверить, как выполняют указание. Технорук – мальчишка еще, недавно на заводе, справится ли. Послать бы главного инженера, но тот в командировке, придется самому.
Встретивший начальник цеха имеет довольный и загадочный вид. За его спиной этот молодой технорук прячет улыбку. Насторожился: что они задумали? Подвели к сооружению в виде большого куба из полиэтиленовой пленки. Оттуда слышался ровный шум работающего оборудования, и мелькала какая-то тень. Петр Алексеевич забеспокоился: это еще что за новости? Технорук откинул пленку – в лицо пахнуло жаром, вдвоем с начальником цеха вошли внутрь. Первое, что увидел директор, была белая, голая до пояса, вся мокрая от пота спина рабочего и вальцы, на которых вращалась, надувалась и корчилась красная резиновая смесь. Рабочий повернулся и вопросительно посмотрел на начальника цеха. Тот сделал рукой успокаивающий жест, и парень продолжил работу.
– Наш лучший вальцовщик – Виктор Сергеев, – пояснил начальник цеха, когда они вышли наружу, и, уловив тревожное выражение лица директора: там же дышать нечем, добавил: – Ничего, сдюжит. Зато уж ни одна пылинка… Мы сделаем двенадцать прокладок, ОТК выберет две лучшие…
В конце месяца, подписывая приказ на выплату премии, увидел в списке вычеркнутую фамилию, вызвал секретаршу. Та засуетилась: не успели перепечатать… в последний момент… прогульщик Сергеев…
– Вальцовщик Виктор Сергеев?
– Кажется, да. Инициалы его.
Петр Алексеевич вспомнил напряженное лицо вальцовщика, с которого стекали струйки пота. Почему-то в памяти всплыла компания парней из московского ресторана. И он попросил пригласить председателя профкома.
– Да, был лучший вальцовщик. Но он совершил прогул. Мы не можем поощрять разгильдяев. Решено лишить его премии и отодвинуть очередь на получение квартиры.
Директор нахмурился, помолчал.
– Ну, вы потом объявите ему выговор. А премию и очередь верните. Я вас прошу, – он умоляюще посмотрел в суровое лицо председателя профкома…
В конце месяца в цехе на доске объявлений висели два приказа: в одном объявлялся выговор вальцовщику Сергееву В.К. за совершенный прогул, другим – объявлялась благодарность с премированием группы работников цеха, где значилась и фамилия Сергеева В.К. Читавшие недоуменно пожимали плечами. А в курилке мужики подтрунивали над вальцовщиком Сергеевым:
– Слышь, Витек, научи прогуливать так, чтоб премию за это дали…

Послесловие
– Мама! Ну что ты держишься за свою квартиру, эту хрущобу? Неужели она тебе не надоела? Повернуться же негде!
– Хрущоба, говоришь? А знаешь, как она нам досталась, отцу твоему? Ты тогда только родилась. Твой отец на радостях так с мужиками напился, что на другой день на работу не вышел. Я-то в родильном доме была. Ему за это выговор объявили и должны были очередь на квартиру в конец переставить. Он об этом мне и сказать-то боялся – ведь мы на получение квартиры так надеялись, так ее ждали. Но почему-то очередь не переставили. Когда переехали из барака, это было как чудо. Мне квартира моя раем показалась. А барак тот еще десять лет стоял, люди в нем жили-мучились. А ты говоришь, хрущоба.