Этот год, едва наступивший, мог оказаться для меня последним. В дни новогодних праздников наша семья готовилась к встрече гостей. Стругая салаты и раскладывая веером на тарелке мясную нарезку, я вдруг почувствовала жар, внезапно накатила слабость, ноги стали ватными. Ртутный столбик градусника предательски остановился на отметке 38,2. Ничего себе!

Позвонила друзьям, извинившись, отменила встречу. Вызвала дежурного врача из поликлиники – к счастью, медицинские учреждения работали в новогодние праздники по скользящему графику. Дежурный доктор пришла быстро. Первым делом измерила сатурацию кислорода – 99. Отлично! Долго слушала легкие, скользя фонендоскопом по спине. Чисто! Назначила лечение от ОРВИ и ушла со словами: «Станет хуже – вызывайте врача повторно». Что я, собственно, и сделала через пять дней. В этот раз сатурация кислорода снизилась, но была в пределах нижней нормы. Никаких симптомов, кроме «скачущей» температуры. К лечению противовирусными препаратами и витаминами прибавились антибиотики – в таблетках и инъекциях. Из поликлиники пришла медсестра, взяла тест на «ковид», который оказался отрицательным. От души отлегло.

Лучше не становилось, температура не отступала, хотя и была невысокой. Предстоял прием в поликлинике, сил идти к врачу не было. Заведующий терапевтическим отделением филиала районной поликлиники Д.А. Мазуров, которому передали мою карточку, позвонил за день до приема, чтобы узнать о моем самочувствии, онлайн продлил «больничный», но настоял на срочном флюорографическом снимке, заподозрив неладное. Температура – сигнал о наличии острого воспалительного процесса в организме. Муж силой посадил меня в машину. Еще бы день-два и было поздно. Флюорография показала «снежную бурю» - так врачи называют многочисленные инфильтраты («матовые стекла»). Они бывают разные по размеру, есть тенденция к консолидации и образованию рисунков по типу «булыжной мостовой». Это признак нефункциональных участков дыхательного органа. На томограммах легочная ткань представлена темным цветом, на этом фоне отчетливо видны белые точки, похожие на просыпанную манную крупу. Вирусная двухсторонняя пневмония с большой площадью поражения легочной ткани – с таким предварительным диагнозом мне дали направление на КТ-обследование в инфекционный Госпиталь.

Фельдшер «скорой помощи» Н.А. Михалкин в салоне машины надел мне на лицо кислородную маску – сатурация к тому времени дошла до критической отметки, усилилась одышка. В приемном отделении помог снять пальто, сапоги, носил мою сумку с вещами, успокаивал: «Все будет хорошо!». На скринах КТ первичный диагноз подтвердился: коронавирусная инфекция COVID-19 (вирус не идентифицирован), осложненная внебольничной полисегментарной интерстициальной пневмонией тяжелой формы, поражение легких – 80 процентов, тяжесть заболевания – критическая, стадия процесса - прогрессирование. С этим «джентльменским» набором меня отправили в инфекционное отделение на Балаковке. Объяснили: лечение будет длительным, в кардиологическом центре более комфортные условия. Ехать туда мне не хотелось – пять лет назад в Терапевтическом корпусе от тяжелой неизлечимой болезни умерла моя мама, прямо у меня на руках. Опять входить в эти больничные стены. И к чему готовиться? Заметив мое смятение, Николай Александрович продолжал лечить меня добрым словом: «Отпустите ситуацию! Доверьтесь врачам. Они вас обязательно вытащат, уйдете из больницы своими ногами!». «Прямо на кладбище», - мрачно пошутила я. «Здесь работают опытные специалисты, настоящие профессионалы. Вы только не раскисайте!», - убеждал фельдшер. Вспоминала с благодарностью этого молодого работника подстанции скорой помощи все дни, пока лечилась. Как это важно – настроить больного на позитив!

Обнадежили меня и в приемном покое Балаковки: «Не переживайте! Наши врачи вас поставят на ноги!». После заполнения всех необходимых бумаг меня отвезли в
отделение реанимации, в палату интенсивной терапии под круглосуточное наблюдение медиков. Вскоре пришли заведующая ОРИТ С.А. Коршунова и реаниматолог, провели осмотр, назначили анализы, которые были взяты в тот же день, мне сделали ЭКГ, отвезли на обследование внутренних органов в кабинет УЗИ, взяли тест на «ковид», который тоже оказался отрицательным. Не было и антител в крови. Во время утреннего обхода Светлана Анатольевна Коршунова, ставшая моим лечащим врачом, начала настаивать на срочном применении препарата от «цитокинового шторма» - потенциально летальной реакции иммунной системы. Не вдаваясь в подробности, сказала, что время работает не в мою пользу, а подобное лечение врачи называют «терапией отчаяния». Дорогостоящее лекарство вводят не всем пациентам, а только тем, кому оно показано по жизненным показаниям. От меня требуется одно – письменное согласие. Попыталась я задать несколько вопросов (все-таки журналист по профессии). «Можно долго рассказывать о методе лечения, который снижает риск летального исхода на 35-40 процентов. Но мы не станем терять драгоценного времени. Доверьтесь нам, не отвлекайте от дел. Лучше помогайте докторам!», - чеканила каждое слово С.А. Коршунова. Помогать? Как? Что здесь от меня зависит? «Будьте оптимисткой, боритесь, цепляйтесь за жизнь и старайтесь хорошо кушать. Лекарства, которыми будем вас лечить, серьезные, их необходимо принимать строго после еды. Организму потребуется много сил! Запрещаю вам не то что говорить, а даже думать о плохом. Как настроите, как запрограммируете организм, так он и отреагирует, выполнив поставленную задачу». Светлана Анатольевна была очень последовательной, убедительной, уверенной в себе. В голове мелькнуло: «Этот врач точно сделает все, что от нее зависит, не привыкла отступать. Будет биться за меня до последнего!». Мне ввели однократно дозу экспериментального препарата, который должен был остановить «цитокиновый шторм», устроенный собственному организму иммунной системой. Нужно было срочно ее «усмирить», слишком активно она ополчилась на борьбу с инфекцией, рьяно уничтожая вирус, а заодно и ткани внутренних органов, не разбирая, где «свои», а где «чужие» клетки. На все вопросы мужа, который звонил каждый день в надежде услышать хорошие новости, С.В. Коршунова осторожно отвечала: «Давайте подождем. Организм не отторг препарат, который, по сути, является инородным телом. Уже хорошо. Иммунная система находится под надежной защитой. Состояние нашей пациентки тяжелое, но стабильное. Анализы крови показывают, что инфекция в организме все еще присутствует. Однако сатурация на кислородной поддержке высокая, температуры нет. Надеюсь, что дальнейшие события будут развиваться по лучшему сценарию».

Покойная мама приснилась мне в первую же ночь: «Как же тяжело ты заболела, доченька! К сожалению, я здесь ничем не могу тебе помочь. Проси Господа о спасении, он тебя не оставит!». Понимала ли я, что моя жизнь висит на волоске, что могу вот так взять и уйти в небытие, не с кем не попрощавшись? И да, и нет. Мне не сообщили о критическом течении болезни, об этом я узнала из эпикриза после выписки из стационара. Должна заметить, что когда человек находится на грани жизни и смерти, включается защитная реакция. Мозг отказывается существовать в реальном времени. Казалось, что все происходит параллельно и ко мне не имеет никакого отношения. Лежу в реанимации, потому что у меня тяжелая форма пневмонии, вылечить которую в домашних условиях невозможно. А вот рядом со мной находятся действительно тяжелые пациенты, которые кричат, плачут, стонут, просят судно, потому что не в силах сами встать с многофункциональной кровати, и даже громко поют… из-за кислородного голодания мозга. Легкие поражены, сердце с трудом качает кислород к органам. Вот, к примеру, пациентка, заболевшая «ковидом», лежит в стационаре 56-е сутки. Несколько дней назад ее сняли с аппарата ИВЛ. Еще, слева и справа от моей кровати, лежат две бабули. Одну я называла пессимисткой, другую оптимисткой. Первая круглосуточно кричала: «Господи! Больно то как! Да что же за напасть такая! Дайте что ли таблетку, чтобы закончились поскорее мои мучения!».
К ней постоянно подходили медсестры, ставили уколы, капельницы, брали анализы, поили через трубочку, кормили, уговаривая проглотить хотя бы две ложки супа и съесть маленький кусочек котлетки. Потом санитарочки делали свое дело: протирали влажной салфеткой, аккуратно переворачивали на бок, меняли памперс – без брезгливости, действовали осторожно, стараясь не причинить лишней боли. Однажды бабуля заявила медсестре: «Доченька, а я ведь умираю!». Та склонилась к ней, поправила силиконовую маску на лице, ласково произнесла: «Не надо, бабулечка, живи! Дыши кислородом!». Вскоре около нее появились врачи-реаниматологи. Вторая пожилая женщина с 95-процентами поражения легких, которая тоже прошла через ИВЛ, всех поражала своей стойкостью и жаждой жизни, она все время твердила: «Сатурация в норме, температуры нет, нас прекрасно лечат, отлично кормят, мы идем на поправку, значит, скоро на выписку, домой». Когда мне было плохо, я поворачивалась к ней лицом, слушала ее и улыбалась, думая про себя: «Господи! Дай ей сил справиться с этим коварным недугом». Ведь проникая в организм, «вирус-убийца» бьет по самым уязвимым местам: сердечной мышце, легким, печени, поджелудочной железе, почкам. Очень часто из-за сниженной пневматизации легких происходит помутнение рассудка!». Самое страшное – проснуться утром и увидеть, что на месте твоего «коллеги» лежит новый человек. Спросить, где предыдущий пациент, не поворачивается язык. На койку пессимистичной бабули положили женщину, которую перевели из реанимационного зала. В ПИН она въехала в инвалидной коляске со словами: «Привет, девочки! А я к вам из другого измерения». Понятно! У нее эйфория, сняли с аппарата ИВЛ. Как-то, проснувшись после «тихого часа, обнаружила на соседней кровати … пожилого мужчину. Господи! Где я? Оказалось, на месте. Просто в мужском отделении ПИН вышла из строя система подачи кислорода. Пока ее восстанавливали, мужчину привезли «дышать» к нам. Ладно, пусть лежит, думаю, мне он не мешает.

Кормили в стационаре хорошо. Не просто съедобно, а очень даже вкусно. На фоне лечения гормонами (их используют из-за большого поражения легких) у меня подскочил сахар в крови, лечащий врач мгновенно откорректировала питание. Всех, у кого показатель глюкозы был в норме, кормили четыре раза в день, меня, как диабетиков, – пять раз, добавив второй завтрак. Еда была разнообразной: омлет, творожные и овощные запеканки, легкие супчики, борщи, гороховое и картофельное пюре, греча, тушеная капуста, котлеты и кнели из мяса птицы, припущенная на пару рыба, компот из сухофруктов. Однажды принесли ленивые голубцы, попробовав которые, я передала огромный привет повару. В начале дня обычно потчевали кашей и бутербродом со сливочным маслом. Всем приносили манную или пшенную кашу, мне – овсяную.
- Прямо как лошади. Скоро разучусь разговаривать, ржать начну, - выговаривала работникам пищеблока.
- Шутите, значит, идете на поправку. Здоровья вам! – улыбались мне в ответ. Вообще отношение персонала к пациентам было очень доброжелательным.

Больше всего я боялась аппарата ИВЛ, но обошлось. Медики запрещали пациентам снимать кислородную маску и заставляли по 16 часов лежать в прон-позиции: на животе, левом и правом боку с целью улучшения газообмена в легких, меняя положение каждые полчаса. В ОРИТ я провела 14 дней. Когда опасность миновала и наметилась положительная динамика, С.А. Коршунова перевела меня в пульмонологическое отделение, передав с рук на руки своей коллеге О.В. Раевниной.

Теперь я лежала уже не в восьмиместном блоке с одним на всех санузлом, а в комфортной трехместной палате со всеми удобствами: душем, ванной-поддоном, раковиной и биде. В палате есть холодильник, печь СВЧ и электрический чайник. В помещении сделан качественный ремонт. Сначала нас было двое, потом я осталась одна и чувствовала себя по-королевски. Было ощущение, что отдыхаю в санатории. О болезни напоминали ежедневные заборы крови, замеры температуры, сатурации кислорода по несколько раз в день, капельницы, многочисленные уколы лекарства в живот от разжижения крови, потому что «ковид» вызывает тромбоз, а также инъекции инсулина краткого и длительного действия - в плечо. На очередном обходе спросила у своего доктора: «Как мои дела? Теперь то не умру?». Обычно немногословная О.В. Раевнина парировала: «Да уж хватит умирать, пора выздоравливать! По анализам крови видно, что инфекция сворачивается, не буду загадывать, но пневмония должна разрешиться. Посмотрим. У каждого пациента этот процесс протекает по-разному, у одних быстрее, у других медленнее. Готовьтесь к прохождению КТ-обследования. Отключайте на несколько минут в день кислородную маску, тренируйтесь. Ехать придется на нашей машине в «больничный городок», нужно чтобы вы обходились без кислородной поддержки и дышали самостоятельно хотя бы час-два».

Отделение пульмонологии, которое возглавила О.В. Раевнина на период перепрофилирования, напоминало хорошо отлаженный часовой механизм. Здесь так же, как и в ОРИТ, четко работала вся команда! Постоянно заходили в палату «белые медведи» - так я называла медсестер, санитаров, работников кухни из-за герметических противочумных скафандров, в которые они были экипированы. Эти неудобные «белые одежды» им разрешено снимать через каждые 6 часов, перед посещением чистой зоны, где они принимают пищу, отдыхают. «Сейчас зима, поэтому нам не жарко, а летом – настоящий крематорий, и находиться всю смену в не дышащем комбинезоне тяжело», - делились ощущениями работники «Балаковки». Вентиляция в инфекционном отделении отключена в соответствии с требованиями. У младшего медицинского персонала на лицах - плотно прилегающие большие очки, респираторы. У врачей – еще и защитный опускной экран из прозрачного пластика. Видно только глаза. Но, мне кажется, я все равно узнаю всех, если встречу на улице. По этим самым добрым глазам, тембру голоса. Каждый сотрудник отделения выполнял свой функционал по регламенту, строго по часам медсестры приносили таблетки, ставили капельницы и уколы, меняли дистилированную воду в стакане системы подачи кислорода. Санитары по пять раз в день проводили дезинфекцию, до блеска намывая полы и сантехнику, раз в неделю меняли постельное белье, сопровождали пациентов на дополнительное обследование. Такая профессиональная, отлично обученная армия универсальных солдат, интегрированная в работу в непростых условиях! Ведь коронавирус – это, по большому гамбургскому счету, война, коварная и беспощадная. И наши медики выходят из нее победителями, вытаскивая с поля боя «ковидных» больных.



Контрольный снимок КТ, который мне был сделан на 21-й день лечения в стационаре и 30-й день болезни, показал стадию разрешения вирусной пневмонии: инфильтрат «ушел». Обычно пациенту сообщают о результатах на следующий день. Ко мне в палату О.В. Раевнина зашла после обеда. Не стала дожидаться, пока из Госпиталя пришлют снимки с подробным описанием рентгенолога, сама туда позвонила, все узнала. Сложилось впечатление, что она переживала больше меня. Для нее, большого профессионала, представителя семейной династии врачей, является делом чести эффективное лечение подопечных. Я выжила! Благодаря Господу Богу, нашим балаковским врачам, правильно подобранному лечению, наличию нужных лекарств, молитвам родных и друзей, моральной поддержке коллег и руководства ПАО «БРТ», которые постоянно были со мной на связи, писали «смс» с пожеланиями скорейшего выздоровления. Эту мощную поддержку, посылы добра я чувствовала на клеточном уровне. Мне некогда было впадать в уныние, потому что я постоянно строчила ответные «письма», отвлекаясь на процедуры, принятие пищи и сон. И выполняла все рекомендации докторов. Моя сестра, которая живет в другом городе, подняла на ноги всех своих подруг-врачей. И вместе с ними следила за развитием событий, подробно расспрашивая меня о лечении. Потом позвонила: «Наши доктора аплодируют балаковским коллегам стоя, называя их большими профессионалами и фанатами своего дела. Даже в таком огромном мегаполисе, как Ростов-на-Дону, есть определенный дефицит лекарств, которыми тебя лечат. У вас, судя по всему, нет проблем с обеспечением медикаментами. Огромный респект руководству городского департамента здравоохранения, организовавшему медикам такие условия работы в «красной» зоне, а пациентам – шанс выжить!». А после добавила: «Тебя спасли врачи из маленького районного городка. И ты сейчас с нами только потому, что вовремя попала в надежные руки». Когда я передала эти слова Раевниной, она ответила: «И в небольших городах врачи умеют лечить эту страшную болезнь. И в крупных центрах, в больницах, оснащенных самым современным оборудованием, к сожалению, иногда теряют пациентов, которые уходят от тяжелых осложнений, вызванных новым вирусом. Врачи ведь не боги».



Мне кажется, чем профессиональнее, опытнее специалист, тем он скромнее, незаметнее себя ведет. Для меня С.А. Коршунова и О.В. Раевнина – настоящие герои. Работая в «красной» зоне, они вместе коллегами-реаниматологами, хирургами, врачами функциональной диагностики, медсестрами вырывают больных из лап тяжелейшего недуга, с которым впервые столкнулось человечество. Эти врачи безгранично преданы профессии, верой и правдой служат ей и людям, честно делают свою работу, четко выполняют врачебные функции, грамотно выстраивают менеджмент. При этом, не жалуясь на зарплату и бесконечные реформы в медицине, не требуя для себя никаких преференций. Их портреты, несомненно, могли бы украсить районную Доску почета. Обе этого более чем достойны. Ну а я, просыпаясь по утрам, теперь уже дома, первым делом благодарю Господа, Ангела Хранителя и своих врачей-спасителей. Светлана Анатольевна и Ольга Вячеславовна, спасибо за жизнь! Сколько буду пребывать на этом свете – столько буду помнить вас и благодарить.