Когда я слышу выражение «шапочное знакомство», (при котором только раскланиваются при встрече), то невольно вспоминаю забавные обстоятельства своего знакомства с хирургом, Дмитрием Валерьевичем Шатиловым.
Поясню, что ещё в студентом, в Саратове, они сдружились с хвалынцем, Толиком Карасёвым. Со временем, доктор Шатилов с супругой, оказался в Хвалынске, молодые специалисты получили квартиру и стали работать в городской больнице. А с Карасёвым я был хорошо знаком и даже имел честь отгулять на его свадьбе. В какой-то период Толик надолго исчез из поля моего зрения. И вот, в развальные 90-е, теплой грибной осенью, мы встретились на улицах родного города.

Разговорились. Он попросил меня помочь обустроить скромный интерьер крохотного домика, в котором вознамерился жить, чтобы не стеснять родителей. Домик, оставшийся от бабушки, был сплавлен когда-то из деревни Федоровки, закрытой властями из-за угрозы оползней, и собран по бревнышку на свободном участке городской земли, отведенном переселенцам под застройку.
Вот это, не ахти какое жилище, в два уличных оконца, прилепившееся на крутом склоне Пугачевского проезда в трех шагах от городского погоста, приютило под своей крышей Анатолия, вернувшегося осмысливать нелегкий жизненный этап. Бабушка Маня, задолго до возвращения внука Карасика, достойно завершила свой земной путь и, навечно сменив место прописки, «убралась», как говорят хвалынцы, этажом выше - «на гору». Толик, в глубинах своей по-детски чистой души, сохранил добрую память о ее нелегкой вдовьей судьбе. Поэтому и решил вдохнуть жизнь в скромное бабулино наследство - домишко, садик и кособокий сарай с запасом дров. Сад, выросший на открытом солнцу склоне, цвел и плодоносил сам по себе, без должного хозяйского ухода. Замшелые яблони, раскидистые груши с перевитыми, корявыми ветвями, субтильные заросли слив и вишен, из года в год щедро сбрасывали листву и весь урожай на давно некопаную землю. Растительное сообщество безропотно подчинилось хлопотам нового хозяина.
Толик всю осень собирал грибы и читал книжки, привезенные с собой, а когда похолодало, стал подтапливать круглую прожорливую печку в зале, и вместе с садом, заснеженным и отрешенным от мира, безропотно ждал весну, надеясь, что она и план действий подскажет, и кривая куда-нибудь его вывезет…
Между тем, я все-таки взялся за обустройство его логова, в котором с осени, по горбатым полам, им был постелен линолеум и подмазана печка на кухоньке. Дело со скрипом двинулось. Реанимировали стол. Сколотили крепкий топчан у двери. Что-то еще лепили из ничего. В силу разных причин, новоселье постоянно откладывалось. И вот, «обуючивание» жилища приблизилось к концу. Осталось навесить дверцы, сбитые из вагонки, на встроенный шкаф с полкой и вешалкой. В тот памятный зимний вечер Карасёв пригласил в гости доктора Шатилова. Попить, попеть, песни под гитару послушать. Обжить новый интерьер.
И вот глухо стукнула калитка, звякнула щеколда в сенцах. Митина бородатая физиономия в клубах стылого воздуха заглянула в приоткрытую дверь и коротко хохотнула. Пришелец нежно сжимал в кулаке «шею» зачехленной гитары. Пушистая лисья шапка-ушанка на голове горела рыжим огнём.
- Вы готовы к кутежам, мятежам и фейерверкам? – спросил нас от порога.
Мы охотно подтвердили свою готовность. Печка в пристрое протоплена. Стол накрыт. Зачем же время терять?
Выпитое под незамысловатую закуску горячительное, житейские разговоры, да песни под гитарный перебор задержали нас у скупой на тепло печки далеко за полночь. Горячительное закончилось быстро, градус не повысил температуру ни в теле, ни в комнате. Пора уж и честь знать, домой собираться, но тут, нереализованные «Митины куражи», тлевшие в зябком неуюте, отчаянно вспыхнули напоследок. Продрогшему телу хирурга приспичило развести костер в саду, непременно под звездами. Что называется, шлея под хвост поэту-песеннику попала. Хозяин, не менее поэтическая натура, услышав о столь неуместной затее в неурочный час, встревожился поначалу, представив, чем она может кончиться, но, уступая дружным увещеваниям, нехотя согласился и вышел вслед за нами на свежий воздух…
В морозной тишине ночи только вечные звезды искрились и перемигивались в бездонных небесах, разбавленных светом широкого Млечного тракта. Ни звука, ни шороха, даже собаки не тявкнут. Дрыхнут без задних ног вместе с хозяевами, у теплых печек, да у родных крылечек…
Место для костра Толик указал нам у кривой яблони, подпиравшей своим согбенным стволом накренившуюся стену сарая, и ушел, чертыхаясь, в дом, посуду мыть. Бодро разметав ногами по сторонам снежную целину, мы с Митрием попытались сотворить наш мятежный костерок из трухлявых вишневых обрубков. Они, несмотря на все наши усилия, загораться не спешили – мерзлые. Весь скудный запас газет извели напрасно. Нет огня, – только вонючий дым в глаза. Хоть плачь! Дмитрий от плача и страдал, - слезы ручьем катились по щекам, прокладывая грязные дорожки. Так ему хотелось у огня посидеть, что он, стоя на четвереньках и коптя бороду о тлеющие головешки, с усердием безнадежно вздувал дымовую завесу. Я снимаю со своей головы лисью шапку и решительно протягиваю Шатилову с напутствием:
- Возьми, Мить. Не мучайся. Шапкой-то сподручнее воздух в снежный кратер загонять. И дело веселей пойдет!
Он взял головной убор с благодарностью, и давай им орудовать, – едкие клубы разгонять.
– У меня, Паш, такая же, - говорит Митя с восторгом, задыхаясь и кашляя, - но у тебя все же лучше, пушистее! Не жалко?
Польщенный лестью, подкладываю в чуть занявшийся костерок сухие палки и полешки, которые нам удалось достать через дыру в бабкином сарае, дальновидно запертом на замок:
- Да, чего уж там, маши, проветрю потом…
И вот, наконец, пламя разгорелось, выбросив снопы искр в ночное бездонное небо, сполохи запрыгали чертиками в Митькиной бороде, и он, словно напитавшись живым теплом, вполголоса пропел песню собственного сочинения:
Не ревнуйте меня майской ночью
К дальним звездам, манящим,
Ничего нет сложнее и проще,
Горячей и прекрасней.
И таинственной грустью покрыты они,
Дарят миру мерцающих блесток огни-
Далеки, как ушедшие дни…

Не ревнуйте меня к летней ночи,
Дым костра уносящей,
Собирающей искры в ладоши
И на счастье дарящей.
Пусть останутся теплые эти углИ
На груди замерзающей ночью Земли
Как далекого детства огни.

Не ревнуйте меня к снегопаду.
Заносящему раны
Он нам шепчет про то, что всем надо,
Чтобы был кто-то рядом.
И когда в белом вальсе снежинки летят –
Люди зло и обиды любимым простят,
Чистоты и тепла захотят.

Огонь костра то разгорался, то гас в необыкновенной, никогда не слыханной тишине. И так хорошо нам было сидеть около этой лунки оттаявшей, кто бы знал! Вокруг нее снег, нехотя поддаваясь жару, плавился и стаивал, обнажая кофейную пенку листьев, туго спеленавшую землю, а на ней - мелкие веточки, плодушки, бобочки сливовые, вишневые. Даже трава зеленая кое-где проклюнулась – нежные робкие былиночки…
Песня пришлась по душе и к месту. Минуты откровения нечасто выпадают в нашей жизни. Цены им нет. Но стоило мне коснуться вопроса о жизни и смерти, медик тут же прикрылся дурашливой маской циника, раскрашенной матерком.
– Кто ко мне с чем придет, без того и уйдет, - запомнилась одна из его ночных крылатых фраз. Хирург не спешил распахивать душу…
А хозяин, помыв посуду, с крыльца неистово искрит:
– Кончайте свои фейерверки! Сарай спалите с причудами вашими, дурацкими. Дрова – на ветер! Я хотел, чтобы вы в доме надышали, а вы улицу топите…
Осерчали мы с Митей на такое скупердяйство. Три полена пожалел… Потушив известным способом протестующие угли, тепло распрощались с гостеприимным экономистом и вышли за калитку. Неугомонный Митя потащил меня к себе, на противоположный конец Хвалынска. К трем часам ночи дошли. Оказалось, это лучшее время суток в семьях врачей. С женой Ириной познакомил. Чайку попили с баранками. Она кстати рассказала одну из семейных былей. Приведу дословно.
«Ирина Андреевна засобиралась на врачебные курсы в Курган, на целый месяц. Перед самым отъездом, из дома уже ей уходить, и попалась ей на глаза обыкновенная баранка, лежащая на столе. А у них в семействе очень баранки уважали. В них и дочка играла наравне с другими игрушками, и на кухне они всегда в наличии, в вазочке. В магазине жена никогда не проходит мимо них. И такая ей удачная аллегория на ум пришла, когда она эту баранку увидела!
– Митюша! - с жалостью в голосе обратилась к супругу Ирина:
- Такой ты у меня к жизни неприспособленный, ведь погибнешь без меня с голоду. Тебе повесь на шею связку баранок, ты с груди постепенно все обгрызешь, а со спины продернуть не догадаешься. Не поймут ведь люди, что ты от голода помер!
Но Митя не помер. Все как-то само собой образовалось. И картофельная плантация за городом дождем поливалась, и сорняки чьей-то заботливой рукой выдергивались, и даже огород под окнами одарил вернувшуюся супругу умеренным урожаем баклажанов и перцев. Самое главное, муж остался жизнерадостным оптимистом. Баранок ему, слава богу, хватило».

Осмотрев их домашние апартаменты, стал я домой собираться. Надевая на голову шапку, машинально поднес к носу, проверить, выветрился ли запах? А она вовсе и не пахнет, лишь легкие нотки родного одеколона. Не может быть! Внюхался с пристрастием в другое изделие из лисьего меха: – Аромат специфический, завонял всю прихожую.
Так вот оно что! Не моя ушанка в деле использовалась, - докторская! Припомнили, что он с непокрытой головой в сад вышел, а я, выходит, его малахай нахлобучил второпях. Очень похожие они оказались. Только Митюшина лиса все же лучше, ярче и пушистее. Как огонь горит! И пахнет соответствующе!
– Ничего, ничего, - успокоил на прощанье новый друг, жадно втянув ноздрями аппетитный копченый аромат, - на следующем фейерверке, я твою шапку по ошибке надену – будет и на моей улице не Митинг, а Павлинг…

Как знать, если бы не этот домик и сад, да четыре времени года в придачу, не появились бы у моих новоявленных друзей лирические строчки, туго сплетенные в песни, которые исполняются ими до сих пор на разных жизненных мероприятиях. Я тоже с благодарностью вспоминаю тот домик, оставивший неизгладимый след в душе и «знакомство», счастливо переросшее в «нешапочное».
Через годы и расстояния своим многочисленным друзьям в Балаково и Хвалынске, в канун своего дня рождения, доктор Шатилов шлет посвящение - пожелание:

Друзья мои! Поднимем кубки,
За то, что встретились мы вновь.
Забудем зло, отбросим шутки,
Погасим свет хоть на минутку,
И юность пустим на крыльцо.

Чья в том вина и в чём причина,
Что мы живём, как на бегу?
Друзей встречая, мчимся мимо
И память так неумолимо
Их лица прячет в темноту.

А нам всю жизнь необходимо
Не забывать своих друзей.
И иногда встречаться с ними,
Поняв, что будут и другие,
Но не такие и не те…