Спикер Госдумы Вячеслав Володин и премьер-министр Дмитрий Медведев публично поспорили относительно надобности менять Конституцию страны в части контроля Думы за кабинетом министров, а также ее участия в формировании правительства. Что за этим стоит?

Вячеслав Володин выступил с предложениями, означающими усиление полномочий парламента в части контроля за правительством. «Мы видим, что выросла ответственность правительства и власти в целом, стал более эффективным парламентский контроль за принимаемыми решениями. В развитие этих подходов целесообразно дополнительно детализировать нормы отчета правительства перед парламентом по вопросам, поставленным Государственной думой, в том числе в части оценки деятельности отдельных министерств», – заявил спикер.

Также он высказался за более активное участие думских фракций в процедуре формирования кабинета министров:

«При внесении предложений председателем правительства по кандидатурам будущих членов правительства для назначения президентом РФ отсутствуют процедуры их обсуждения и консультаций», — посетовал Володин.

Вячеслав Володин уже не в первый раз поднимает вопрос о необходимости внести поправки в Конституцию. Ранее он говорил о том, что в ней отсутствует должный баланс ветвей власти. И надо, мол, расширить полномочия Госдумы и исправить ныне существующий перекос в пользу исполнительной ветви власти.
Очевидно, что эти и другие предложения что-то поправить и улучшить в Конституции многими воспринимаются вполне определенно – как подготовка к тому политическому транзиту, который связан с «проблемой 2024 года», когда истекает последний конституционный срок правления Владимира Путина.

Соответственно, у многих возникают вопросы: что дальше, какова будет новая «пост-президентская роль» Путина, будет ли она вообще, какова будет конфигурация самой российской власти? В постановке таких вопросов нет ничего ни крамольного, ни зазорного, как во всяком долгосрочном политическом планировании. Тем более, что мало кто верит, что по истечении президентского срока Владимир Путин, которому в 2024 году исполнится лишь 72 года (ровно столько сейчас президенту США, который еще соберется на второй срок) закроет за собой дверь рабочего кабинета и полностью уйдет из российской политики.

Поэтому вопрос о том, «что и кто будет после Путина», пока вообще не стоит.
Именно поэтому многие недавно «прикидывали» казахстанский вариант на Россию после того, как Нурсултан Назарбаев объявил об отставке с поста президента. Другие строят всякие планы-предположения в связи с углублением российско-белорусской интеграции в рамках Союзного государства – и некоей возможной конституционной реформой в России в этой связи. Сценарий, который не кажется совсем уж фантастическим, — Путин может возглавить Союзное государство России и Белоруссии в том или ином его виде. Правда, он, вероятно, корректировки российской Конституции не потребует. Третьи рассуждают о возможном переходе к парламентской республике. К каковой форме правления недавно перешла Армения и каковая, по сути, частично существует на Украине (хотя, возможно, Украина тут не самый удачный пример).

Премьер Дмитрий Медведев довольно быстро и весьма откровенно ответил Володину. Он призвал не трогать ключевых положений Конституции, к которым относится и форма правления в виде президентской республики. Премьер заявил, что «Конституция – инструмент, который рассчитан на длительную перспективу в условиях стабильно развивающейся страны… Никакая донастройка политической системы не должна и не может затрагивать фундаментальных положений о правах и свободах граждан и положений о форме государственного правления в нашей стране». Хотя, строго говоря, Володин специально оговаривался, что на форму правления покушаться он не собирался.

В высказанных предложениях о взаимоотношениях Думы и правительства спикер был весьма обтекаем и не очень конкретен. Скорее всего, умышленно неконкретен. Иначе это могло быть воспринято не столько как предложение правительству «подвинуться», сколько президенту с его огромными полномочиями.

Если речь идет всего лишь о неких «консультациях» при формировании кабинета министров, то для этого вовсе не надо вносить поправки в Конституцию. Поскольку такой формат носит, во-первых, необязательный характер, во-вторых, уже сегодня никто не запрещает обсуждать такие вопросы сколь угодно и где угодно. Хоть в Думе.

Непонятна и роль оппозиционных фракций. Надо ли к ним вообще прислушиваться, а если надо, то как формализовать эту процедуру? Им что, квоты выделять в правительстве? А сколь весомо должно быть мнение фракции большинства? Ведь Володин не предлагает сделать так, чтобы она или вообще парламент в целом «заворачивали» неугодные кандидатуры, речь об утверждении номинантов на министерские посты парламентом ведь не идет. Но тогда какой смысле в «просто консультациях»? Полноценный парламент – это контроль за исполнительной властью, а не совещательность. Совещательный орган – это скорее боярская дума.

Ровно так же размыто и другое предложение — насчет надобности детализации положения по поводу ежегодного отчета правительства перед нижней палатой. Какая именно детализация имеется в виду? Сейчас в статье 103 Конституции лишь сказано, что кабинет министров должен представлять подобные отчеты каждый год.

Однако вслед за этим не предусмотрено никаких действий со стороны парламента, кроме как «пообсуждать» такой отчет с разной степенью критичности, да и разойтись на этом.

Дума действительно в последнее время стала более требовательно подходить к отчетам отдельных министров. Недавно главе Минэкономразвития Максиму Орешкину вообще устроили публичную выволочку и, по сути, выгнали с трибуны, отправив подготовиться получше. Однако это всего лишь политическая стилистика, за которой стоят, возможно, не столько принципиальные споры по конституционному праву, сколько закулисные политические интриги и соперничество разных властных группировок.

Как и весь спор Володина и Медведева относительно формулировок может лишь оказаться завесой – за стартом борьбы за сценарии «транзита».
Речь может идти и о политическом будущем самого Дмитрия Медведева, которому могут посылать сигналы в разной форме, которые так или иначе некоторые тоже увяжут с «проблемой 2024 года». К тому же для части правящего класса есть объективная необходимость более четко отделить правительство от президента на фоне принятия ряда непопулярных мер (типа пенсионной реформы) и возможных грядущих еще более непопулярных (усиление фискального пресса, например).

Не стоит забывать и о политических амбициях нынешнего председателя Думы, который сумел превратить нижнюю палату парламента в гораздо более слаженно и дисциплинированно работающий механизм, чем это было раньше. В этом плане нынешняя Дума порой напоминает министерство по изготовлению законов, нежели просто «место для дискуссий».

Так или иначе, но усиление роли парламента в российской политической жизни – и в политической системе – это объективно назревшая необходимость.
И лучше, если такое усиление будет: а) постепенным, а не «взрывным» (скажем, на фоне какого-нибудь острого кризиса, грозящего потерей управляемости страны в целом), б) контролируемым и прогнозируемым.

К примеру, парламент уже сегодня хотел бы, по понятными причинам, играть более внятную роль при осуществлении запланированных национальных проектов, которые по-разному отразятся на жизни представляемых депутатами разных регионов. Для самого Медведева, как ответственного исполнителя, выполнение нацпроектов явно окажется лакмусовой бумажкой, которая показывает его способность к лидерству и необходимому экономике рывку. Правда, реализацию нацпроектов теперь более пристально контролирует Госсовет – во избежание отклонений, перегибов и красивой отчетности.

А председатель Думы в прошлом месяце уже на практике дал понять, что парламент не хочет оставаться в стороне. Сначала депутаты приняли постановление об обращении к Дмитрию Медведеву по вопросу исполнения нацпроектов и предоставлению трансфертов регионам. Затем правительство обещало такой план представить. То есть уже «завязался заинтересованный диалог», который обещает быть весьма подробным и будет означать, по сути, форму контроля со стороны Думы за осуществлением нацпроектов. Что может сулить правительству уже вполне конкретные хлопоты. И, возможно, неприятности.
Это не связано непосредственно с Конституцией — зато точно связано с «проблемой 2024 года» и политическим транзитом. Который может обрести как форму весьма масштабных политических реформ и перестроений, а может ограничиться «тонкой настройкой». На самом верху, судя по всему, пока нет никакого готового решения. А значит, дискуссии — и «вбросы» — будут продолжены.