Намедни мне приснился наш ротный старшина. Тридцать семь лет я о нем даже не вспоминал, а тут он с бесцеремонным напором заявился в мой сон, да с такой реальностью, будто наяву! Если честно, его имя и незамысловатую украинскую фамилию я напрочь забыл, помню только его прозвище – Домовёнок.

Внешности Домовёнок был самой заурядной: маленького росточка, субтильного телосложения, волосы и усы неопределенного, какого-то пыльного цвета, обмундирование вечно потертое, засаленное. И только офицерские, из хорошей кожи сапоги были всегда начищены до зеркального блеска. Верхний передний зуб у старшины отсутствовал, отчего некоторые буквы он выговаривал с забавным присвистом.

Однажды в столовой, решив поиграть перед новобранцами в заботливого отца-командира, старшина остановился у их стола и, добавив в голос нотки тепла, громко выдал:
– Ну что, бойцы, как вам наша солдатская пис-ся?
Все, кто услышали этот перл, корчились в приступе немого коллективного смеха, и только богатырского телосложения москвич Саня Волков, облизав ложку, невозмутимо пробасил:
– Так-то пис-ся подходящая, товарищ прапорщик, вот только хотелось бы побольше!
– Солдатская пис-ся должна соответствовать сумме калорий, предусмотренных нормативом! Ничего, втянетесь, привыкнете, а нет – пишите домой письма, пусть шлют посылочки с домашней пис-сей. Главное про сало не забудьте написать, вместе и попробуем-разговеемся! – отечески напутствовал старшина.
Дружный хохот сотряс столовую. Такому сценическому успеху мог бы позавидовать любой профессиональный комик!

Своё «погоняло» Домовёнок получил за болезненную страсть к вещевому накопительству. Всё, что хотя бы гипотетически могло пригодиться в хозяйстве, он прибирал к рукам.

В распоряжении старшины были две каптёрки – одна небольшая в ротной казарме, другая, размером со школьный класс, была во дворе. Туда, как в сокровищницу, Домовёнок стаскивал все, что можно было добыть в городе, на территории части и прилегающей к ней промзоне.

Каптёрщик – грузинский еврей Валера Какулия, тоже маленького росточка и также подверженный синдрому Плюшкина, тем не менее как мог противостоял стремительно растущему объёму «стратегических накоплений».
– Старшина, у нас уже не каптёрка, а настоящая свалка! Скажи, с какого перепуга нам в конвойной роте может понадобиться старый карбюратор от БМП?! Одна вонища от него! – возмущался каптерщик.

– Э-э, что бы ты понимал, генацвале! Карбюратор – вещь нужная, при случае можно обменять на что-нибудь стоящее. Понял? То-то! – сурово отрезал старшина.
Такие перепалки меж ними случались часто. Каптёрщик Какулия иногда побеждал, и часть накопленных сокровищ, уже не умещавшихся в каптёрках, старшина перевозил домой. Те, кто имел честь побывать в его доме в качестве грузчиков, рассказывали, что дом, двор и прилегающая территория – это настоящее кладбище вещей или музей под открытым небом.

Однажды мне представился случай увидеть это «великолепие» своими глазами, которое мистическим образом вновь «материализовалось» в моём сне спустя тридцать семь лет.

Домовёнок, как и многие «зажиточные» люди, ревностно берег свои домашние «сокровища» от посторонних глаз, «припахивая» на приусадебные работы лишь доверенных лиц. В моём случае, как ни странно, таким допуском стал сеанс гипноза.

Как-то летом в нашу воинскую часть с концертной программой приехал какой-то заслуженный-презаслуженный гипнотизер. Свое выступление он начал с того, что предложил всем, собравшимся в летнем открытом кинозале, совершить простое действо – сцепить пальцы в замок. Сказав какие-то слова, гипнотизер дал общую команду расцепить пальцы, предупредив, что, если этого не случится, не надо ломать пальцы – он потом «расколдует».

Произошло невероятное: зрители – солдаты и офицеры двух батальонов – оказались «скованными» почти в полном составе. Если бы подобное произошло где-нибудь в горячей точке, то противник мог бы уничтожить личный состав части, не встретив сопротивления: у всех «ручки на замочке».

Не поддались гипнозу человек 10–15, в их числе и я. Всех, на кого не подействовали гипнотические чары, артист попросил подняться на сцену. Вышли. Построились. Интересно, что будет дальше. Оправдывая свои артистические титулы, гипнотизер одного за другим начал погружать в состояние гипноза, заставляя совершать какие-то действия. Публика, естественно, в восторге. Настал момент, когда на сцене нас осталось лишь трое особо стойких к гипнозу солдат.
Гипнотизёр пошёл ва-банк, видимо, решив применить проверенную хитрость.
Спрашивает:
– Курите?
– Так точно, курим!
– Хотите бросить?
– Глупый вопрос, да кто же не хочет!
– Тогда доставайте табачок, закуривайте свою последнюю в жизни сигарету, и после моей команды вы навсегда освободитесь от этой пагубной зависимости! – гарантировал гипнотизер.

Мы ему киваем на комбрига, который сидит в первом ряду, мол, в его присутствии и в неположенном месте курить нельзя. Если он разрешит, тогда закурим с большим удовольствием. Комбриг снисходительно кивнул, мол, валяйте!

Закурили, стоим, дымим. В это время гипнотизер рассказывает ужасные вещи о сердце, легких, которые невыносимо страдают от табачного дыма. Потом как рявкнет в микрофон:
– Брось сигарету!
Пацаны от неожиданности побросали окурки, а я, как дурак, продолжаю курить, а «вокруг тишина, взятая за основу».
Гипнотизёр в шоке, спрашивает, почему не бросил, а я отвечаю, что жалко «Ту-134»:
– Хорошая сигарета, только ведь прикурил… Если уже нельзя, то можно хотя бы забычкую, а то до утра сигарет не хватит?
Зал ликует: нашла коса на камень! Знай наших!

Видимо, для гипнотизёра было делом чести меня «доломать», но, что бы он ни делал, всё напрасно. Тогда, как в боксерском поединке, он поднял мою руку вверх и заявил, что я обладаю такими же, как у него, способностями и, если захочу и пройду соответствующее обучение, могу проводить гипнотические сеансы. Во как!

Я его словам особого значения не придал, но спустя пару дней в курилке кто-то из наших пацанов, вспомнив про сеанс массового гипноза, предложил мне проверить слова артиста. В качестве «подопытной жертвы» был избран Коля Зайцев, который во время концерта был признан гипнотизёром как самый гипнабельный зритель.

Колян был не против эксперимента. Откинувшись на скамейке, он доверчиво глядел на меня, а я с серьезным видом, подражая гипнотизеру, говорил какие-то слова. Внешность у Кольки была мультяшная: круглое лицо, белая кожа с нежным румянцем на щеках и огромные голубые глаза, как у Зайца из мультика «Ну, погоди!».

Глядя в эти глаза, в которых затаилось выражение какого-то детского испуга, мне стало смешно. Я махнул рукой, мол, фигня это все, ничего не получится! Однако пацаны зашикали:
– Колян в трансе, продолжай!
Я, думая, что он просто придуривается, давал ему какие-то задания, он послушно их выполнял. В это время за кустами по дорожке шёл к расположению нашей роты Домовёнок. Вечер был жарким, и старшина позволил себе иметь «расхристанный» вид: галстук болтался на зажиме, верхние пуговицы рубашки расстегнуты, фуражка по-казацки набекрень…
Я говорю Кольке:
– Ты генерал, приехал с проверкой, а тут какой-то прапорщик-разгильдяй ошивается, грубо нарушая форму одежды. Ну-ка приведи его в чувство!
Кольку в тот момент было не узнать: плечи расправлены, вид грозный, взгляд жестокий! Как заорал:
– Товарищ прапорщик, ко мне! Бегом!
Надо было видеть реакцию Домовенка! Подбежал, у курилки перешел на строевой шаг, ищет глазами начальство, не находит и от этого впадает в растерянность. Это кто тут такой борзый?!
А Колька как давай его отчитывать:
– Смирна-а-а! Прапорщик, почему ходите по территории части как разгильдяй? Какой пример вы подаете солдатам?! Да я вас... – и понёс…
Старшина, когда опомнился, хотел накинуться на Кольку, но мы ему тихонько объяснили, что он под гипнозом и в образе. Домовёнок молодец, проявил чувство юмора, подыграл! Пуговицы с галстуком застегнул, фуражку поправил, орет:
– Виноват, товарищ генерал, больше этого не повторится!

Спустя некоторое время старшина вызвал нас с Колькой в каптёрку, где предложил провести выходной день в творческо-трудовой обстановке у него на фазенде. Нужно было спилить деревья в его загущенном саду и вскопать несколько грядок. Согласились, конечно: всё лучше, чем в роте торчать.

Мы с Коляном оба рабоче-крестьянского происхождения, для нас это дело привычное – справились за час, не переставая удивляться сюрреалистичной захламленности двора и сада.

Предложили старшине немножко навести порядок на территории, тот удивился, типа, а что не так? Да всё, блин, не так! Копали грядку – выкопали рессоры от грузовика, умывальник кто-то как поставил посреди сада, так он и стоит, уже в землю врос. Кругом железки, кирпичи, столбы, доски валяются. Домовёнок рукой махнул:
– Ежели охота возиться, да ради бога…
Наш трудовой вклад в наведение порядка на «кладбище вещей» сравним с каплей в море, но какую-то часть хаоса ликвидировали. Старшина за это время в магазин смотался и накрыл хорошую поляну. Даже местного дешёвого, но неплохого вина «Заравшан» прикупил. В свой небольшой деревянный домик старшина не пригласил, сославшись на неприбранность и тесноту от обилия вещей, пировали во дворе.

За угощением Домовёнок признался, что пригласил нас, чтобы «показали гипноз», так как на концерте, о котором ему много рассказывали, побывать не удалось. Коля Зайцев отказался наотрез, сославшись на сильную головную боль после гипноза. Старшина заметно огорчился, но настаивать не стал и тему закрыл. За разговором выяснялись некоторые подробности его жизни, и тут мне стала понятна причина его страсти к вещизму.

Вещи наполняли его жизнь смыслом, создавая иллюзию достатка и стабильности: времена меняются, а у меня вон сколько добра!
В течение жизни я встречал немало людей с такой житейской философией, в какой-то мере и я сам принадлежу к этой категории. Мне трудно расставаться с вещами, ставшими частичкой моей жизни.

Как оказалось, сон, в котором старшина просил нас с Колей Зайцевым почистить его «авгиевы конюшни», оказался в руку. В нашей квартире грянул масштабный ремонт, после которого многие вещи в хорошем состоянии (одежда, посуда, мебель), неуместные в новых интерьерах, были безжалостно выброшены на мусорную площадку.

Я не сильно печалился по ним, потому что перед этим произошло очень показательное в поучительном смысле событие. Скоропостижно умерла моя двоюродная сестра Таня – резкий скачок давления… и всё. В течение часа в их доме собрались родственники и соседи. Таня лежала в ночнушке на диване с безмятежно-отрешённым выражением лица – теперь мне уже ничего не нужно.
При жизни они с мужем Славой были образцовыми «домовятами» с крепкими материальными зацепками. Дом – полная чаша. Слава, еще до конца не осознавший случившегося, между рыданиями рассказывал, сколько всяких запасов заготовлено: «Зачем мне теперь все это – этот дом и эти постройки? Не хочу тут жить один, брошу все и уеду на родину!» В один миг все жизненные ценности, которым они посвящали жизнь и силы, перестали ими быть, утратив смысл и притягательность.

Однажды прочел, что Виктор Некрасов, автор знаменитой книги «В окопах Сталинграда», уезжая в эмиграцию, имел при себе совсем немного вещей. Среди них была медаль «За оборону Сталинграда», которая была дорога как память. Офицер-пограничник потребовал у Некрасова предъявить документ, подтверждающий, что награда принадлежит ему. Некрасов засмеялся:
– Так я его еще в Берлине в 45-м по пьянке потерял!
Достал из сумки свою книгу «В окопах Сталинграда», прикрепил к обложке медаль и поинтересовался у офицера:
– Так пойдет? Нужны еще доказательства?
– Пойдёт! – Офицер отдал честь писателю-фронтовику, удивляясь, что самыми ценными вещами для ветерана оказались медаль да книга.