Шла предпасхальная неделя, когда принято наводить порядок на могилках сродников. Прибравшись на месте последнего земного приюта отца и бабушки, проведал и могилу друга – художника Сергея Серова.

Весенний день угасал неторопливо, ветерок с Волги разносил по кладбищу запахи молодой зелени и свежеокрашенных оградок, в них вплетались нотки горьковатого дыма с далёких травяных кострищ.
Пробираюсь лабиринтами оградок. Тут и там с фотографий на крестах и памятниках смотрят знакомые лица земляков – коренных хвалынчан. Среди них и те, кого я до сего дня считал живыми. Погрузившись в воспоминания, я и не заметил, как из-за кустов сирени на меня вышел бородатый мужик в чёрных одеждах и... с топором.
– Лёша, вот где Господь привёл свидеться! – Отбросив топор и рукавицы, бородач, радостно распахнув объятия, шагнул навстречу. Узнаю в нем Пашу Горячева, с которым когда-то давно учился в одной школе. Одной рукой Паша приобнял за плечи, а другой гладил на моей груди футболку, пытаясь что-то нащупать.
– Крестик-то носишь? – видимо, так и не нащупав искомое, испытующе поинтересовался он.
– На месте! – подтвердил я, и лицо Паши озарилось улыбкой.
– Вот и хорошо, а ты носи его, не снимай, крестик-то! Вижу, ты светлый, добрый человек, Господь любит таких и помогает, – сканируя меня взглядом, приговаривал Паша.
– С чего ты так решил? Да на мне грехов разных больше, чем на баране репьев! – отшутился я.
– Не говори так, не говори! – Отшатнувшись, Паша испуганно всплеснул руками. – То, что ты из Хвалынска в Балаково вовремя переехал, это ли не промысел Божий, а то бы давно уже тут лежал, рядом со своими друзьями. Хочешь, экскурсию проведу, покажу, сколько их тут лежит – парней из нашего поколения? А ведь какие хорошие ребята были – красивые, крепкие, рукастые! Им бы еще жить да жить, но всех одолел змий проклятый!
– Паша, при чем здесь Хвалынск? Думаешь, в Балакове меньше шансов спиться? – пытаюсь я отшутиться, но мой собеседник печально вздыхает:
– Тут работы нормальной нет, перспективы, цели, а значит, и будущего нет. Как с 90-х всё началось, так и продолжается! Даже если ты работаешь, то зарплатки хватает лишь на выпивку да закуску. От этой беспросветной безнадёги семьи распадаются, а мужики без баб быстро с катушек слетают. Годок- другой пройдёт, и… принимай страна бомжа!
У многих таких хоть и жилплощадь какая-никакая имеется, документы сохранились, но живут-то не лучше бомжей – во хмелю, без смысла, без стержня, без веры в душе. Спиваются, умирают и сюда, на гору, переселяются… чуть не каждый день. Это в больших городах не слишком заметно, а у нас тут каждый человек на виду.
Ты вот про грехи свои земные вспомнил, мол, много их накопилось. Так иди в храм на исповедь и искренне покайся! Я перед первой исповедью всю ночь не спал, молил ангела-хранителя, чтобы он все грехи, совершенные мной, напомнил. Записывал их в общую тетрадку, целиком её тогда исписал! Когда закончил, душа горела и плакала от стыда и ужаса! – Рассказывая, Паша заметно волновался, будто вновь проживая ту бессонную ночь. – На исповедь пришёл, с духом собрался и все записанное батюшке рассказал. Не описать, какие чувства я тогда испытал! Когда на следующую службу пришел, то в глаза не мог ему смотреть со стыда! Так с опущенной головой и простоял.
А он потом подошёл ко мне, ласково обнял и говорит, мол, чего стыдишься-то, ты один из важнейших шагов в жизни сделал – осознал, покаялся. Ты, говорит, Павел, не передо мной каялся, ты перед Богом исповедовался и, признав свои ошибки, дал обет не повторять их…
Наверное, неожи-
данная встреча с Пашей не была случайностью. Я давно пришел к выводу, что события, будь то встречи с определенными людьми или своевременное прочтение нужной, важной для тебя книги, – все это имеет определённый смысл, который, подобно зерну, прорастает и приносит плоды, когда придёт время.
А тогда, сидя на лавочке у мемориала Сергею Серову – места, с которого можно увидеть живописные волжские дали и окрестности Хвалынска, я думал о судьбах мальчишек моего поколения, так рано покинувших этот мир.
Помню Пашку озорным, задиристым пацаном, с которым в отрочестве играли в хоккей и бились в игре «Царь горы», дрались «улица на улицу». Сейчас я увидел седовласого старца с жёлтой, как пергамент, кожей и глазами, в которых светился огонёк религиозного фанатизма.
Я не знаю причин, заставивших Павла порвать с мирской жизнью. Однажды, раздав посторонним людям свои дорогостоящие профессиональные инструменты, он ушел из семьи «в никуда», оставив жену и несовершеннолетнюю дочь на произвол судьбы. Добровольно отказавшись от мирских забот и радостей, Паша оставшуюся часть жизни посвятил спасению души.
Слышал, что он жил в монастырях, при церковных хозяйствах, потом выполнял функции звонаря в Крестовоздвиженском храме. Теперь вот живет в сторожке на кладбище, довольствуясь водой с хлебом и молитвами…
С одной стороны такое подвижничество кажется богоугодным, благостным, ведь в православии главной целью человеческой жизни считается спасение души. Но что было бы со страной, обществом, с семьями, если бы выбор такого образа жизни стал нормой для многих?
В разговоре Паша
упомянул и о моих друзьях детства Лёве Бурмистрове и Саше Коханце, которые, пополнив список жертв зеленого змия, недавно упокоились на хвалынском кладбище.
В Лёвкин уход мне до сих пор трудно поверить, и несказанно жаль, что вторая половина жизни этого талантливого человека оказалась так бездарно угроблена!
Мы жили по-соседству и дружили с детского сада. Потом после восьмого класса собирались поступать в один и тот же техникум, но Лёва, у которого никогда не было даже домашних животных, вдруг решил учиться на ветеринара. Наши пути разошлись. Став прапорщиком, он служил, заведуя ветеринарной службой. Была семья, дети, а на работе был спирт в достатке… Служба закончилась, а алкозависимость осталась, став причиной краха семьи.
Мы встретились лишь однажды, когда он вернулся в Хвалынск. Высокого роста, улыбчивый, подтянутый, свежевыбритый, Лёва никак не соответствовал стандартам активно пьющего. Тепло пообщавшись, мы договорились о встрече, но он куда-то надолго пропал. Говорили, от употребления разной дряни типа «Трояра» и «Боярки» у него опухли, а затем отказали ноги и почки…
Те, кто общался с Лёвой в тот период, рассказывали, что, несмотря на губительный образ жизни, он никогда не терял человеческого достоинства, порядочности, ни при каких обстоятельствах не употреблял ненормативной лексики и другим не позволял материться.
С Сашей Коханцом
(он жил напротив, через дорогу) мы ходили в один садик, школу, потом учились в училище и даже играли в одном вокально-инструментальном ансамбле. Нормальный был парень. Не знаю, что могло произойти, но с определённого момента Кых (такое у него было прозвище), с головой окунувшись в омут безудержного пьянства, очень быстро превратился в настоящего монстра.
Из командировки в другой регион (работал водителем на уборочной) Кых привез жену – молодую девушку, которая тут же устроилась воспитателем в детский сад. Коллеги очень ценили и хвалили новую сотрудницу, но та, не выдержав жестоких домашних побоев, будучи беременной, сбежала к родителям. Побои доставались и старенькой тётке Кыха, которая его жалела и всячески помогала осиротевшему племяннику.
Пропив запас угля, который остался еще от родителей, Кых в ту зиму топил котел выломанными половыми досками своей квартиры. Электричество и водоснабжение в его квартире коммунальщики давно отключили за неуплату. Его внешний вид вызывал оторопь и омерзение: грязный, страшно опухший, потерявший человеческий облик, он выходил на улицу, чтобы стрельнуть денег на сигареты и опохмелку. Взяв деньги, он никогда не благодарил, просто молча разворачивался и уходил. Удивительно, но, ведя столь беспощадный для души и тела образ жизни, он протянул в таком режиме более двадцати лет.
Мне довелось видеть Кыха за несколько часов до его смерти. В холодный ноябрь он забрел на автовокзал, чтобы в тепле выпить флакончик спирта. Какой-то мужчина взялся уговаривать Кыха дать согласие на его отправку в реабилитационный центр.
– Я сам был таким, знаю, что это! Только дай согласие, я позвоню, и за тобой приедут. Ты не переживёшь эту зиму, куда ты пойдёшь сейчас в такой мороз! – увещевал парень.
Кых в грубой форме отказывался, пил спирт и с каждым глотком выпитого алкоголя становился все агрессивнее. Потом он сполз с кресла на пол и обмочился. Объявили посадку в автобус до Балакова, автовокзал опустел… Кых умер в тот же день от переохлаждения. Его нашли утром на тротуаре родной улицы, недалеко от его годами нетопленого дома.
В финале публикаций на больные темы принято делать какие-то выводы, умозаключения, пытаться ответить на вопросы «кто виноват?» и «что делать?». Конечно, в этой связи можно вспомнить Советский Союз, законы которого позволяли отправлять за решётку тунеядцев, а алкоголиков – на принудительное лечение в ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий). Заботились о людях, спасали! Или посетовать на обеднение широких народных масс, равнодушие государства и чинуш. Наконец, ткнуть пальцем в нашу собственную обособленность, равнодушие к чужим проблемам: «Кого волнует чужое горе, когда своё невпроворот!»
Я решил зафиналить тему стихотворением моего виртуального друга по сайту «Стихи.ру» Чен Кима (Александра Носкова). Сдается мне, истина кроется среди этих строк…