Земные миры Юрия Быкова

В выставочном зале Балакова сегодня открывается выставка живописных работ Ю.А. Быкова. Многие из них он мечтал впервые показать балаковцам на свое 80-летие в 2018году. Не взирая на одолевающие его недуги, готовился к этой дате, целеустремленно продолжал писать пейзажи. Мне запомнилась одна из наших встреч на улице. Он вдохновенно рассказывал мне, как в 2004 году творил иконостас в Нижне-Воскресенском мужском монастыре, личный опыт переосмысления жизни и познания Божественного промысла, общение с главой монастыря, иеромонахом Максимилианом. Он спешил жить и делился со мной самым сокровенным…

В 2017 году 17 мая Юрий Александрович ушёл. Задуманную мастером персональную юбилейную выставку, восьмую по счёту, в тот же год, к его дню рождения, претворили в жизнь сотрудники выставочного зала и его супруга, Валентина Яковлевна. Прекрасная получилась тогда выставка – мы увидели на холстах не только цветущие сады и осенние пейзажи, зарисовки городской и церковной жизни, но и размышления художника о судьбе и творчестве… «Не одни же деревья писать», - говорил, лукаво улыбаясь, Юрий Александрович.
Мало кто знает, что до того, как стать художником, Ю.А. Быков был широко известен в Куйбышеве (нынешней Самаре) в другом амплуа. Успешный хоккеист с приходом весны преображался в футбольного вратаря команды «Крылья Советов»! Ему пришлось поработать слесарем, шахтёром, строителем и даже танцовщиком в балете!
Интервью с замечательным художником, интеллигентным и обаятельным человеком, незаурядной творческой личностью, было записано мной в 2005 году для журнала «Мой личный город», выходивший под эгидой "Сути".

- Юрий Александрович, а Вы сами откуда родом?
- Род Быковых - коренные москвичи. Жили на Смоленской площади столицы. Дед, Михаил Лаврентьевич, вдвоём со своим братом делал шикарные кареты на продажу, одну - две за год. Пришла революция, и дед остался без работы. Кареты ушли в прошлое вместе с царизмом. Профессия каретника при новой власти стала не в чести. Но анкетным данным родственников большевики уделяли очень большое внимание. Отец мой, Александр Михайлович, мечтал поступить в военное училище, но… Его не приняли. Мотив отказа был краток, как приговор – «сын кулака» …

- Это как-то отразилось и на Вашей судьбе?
- Когда я появился на свет в первый день января 1938 года, папа работал на авиационном заводе. Из Москвы он эвакуировался осенью 1941 года вместе с заводом, но без семьи, под город Куйбышев. Сгружали станки с платформ на станции Безымянка, прямо в снег…
Маме, Анне Ивановне, дали на сборы ровно час. Разрешено было брать с собой поклажи всего 9 кг. Я, в свои три года аккурат столько и потянул. Привезли нас под Пензу, вещей с собой никаких. Выходит мама из вагона в туфельках, а вокруг великие снега по пояс. В глухой мордовской деревне расселили москвичей по избам. Нас никто в деревне не ждал. Сполна хлебнувшие за годы коллективизации и горя, и нужды, жители деревеньки ждали, скорее, прихода Гитлера…
«Лишним ртам» в деревне работы не было. Нет работы – нет и хлеба. Тем, кого подселили в большие семьи, особо туго пришлось. Были и унижения, и побои. Двух эвакуированных женщин, провинившихся в чём-то, местные жители даже повесили за ноги. Нас с мамой спасло то, что мы попали жить к «древнему» деду с бабкой. Мама не смыслила ничего в крестьянском быте, но взвалила на себя всю тяжёлую работу по дому и уходу за скотиной…


В глухую морозную ночь, мама проснулась, слышит - кто-то скребётся с улицы. Подошла к окну, на стекле наледь с палец толщиной, ничего не видно. Стала дышать на неё, пытаясь растопить. С улицы тоже дышат и растирают рукой. Наконец-то общими усилиями протаяли глазок. Мама, как увидела в глазок ночного гостя – упала в обморок. Отец нашёл нас! Как!? Непостижимо мне до сих пор.
Приехали мы с папой на станцию Безымянку. Запомнился мне длинный барак с двумя выходами по торцам. Ряды двухэтажных нар вдоль прохода с множеством народа. Одни нары отвели на нашу семью из трёх человек. Запомнилось, как прилетал немецкий самолёт-разведчик. Запомнился вкус лебеды и постоянное чувство голода. Отца мы с мамой практически не видели. Мастер Быков, как и все, работал без выходных, собирали самолёты ИЛ-2. Рабочие опухали от голода. В ногах сил уже не было. Работали в «пОмочах». Над станками проходила труба. К ней ремнями под мышки подвязывали обессилевших станочников.
Отец отдавал свой паёк рабочим. Многие просились на фронт. Аргумент был один – там хоть накормят! Однажды нервы у отца не выдержали. В приступе отчаяния он бросил на стол книжку кандидата в члены партии. Не-е-т, его не расстреляли, и оргвыводов тоже почему-то не последовало. Но, как оказалось позже, на заметку в органах взяли.
Закончилась Великая Отечественная война. Жизнь отца и его трудовые успехи, отслеживались нами по заводской доске почёта. Он стал проситься назад в Москву. Отец на приём к секретарю взял однажды всю семью. Везде отказ. Тот случай, в войну, «недостойный коммуниста», ему не простили, и в Москву мы не вернулись.
Из барака мы переехали только в 1952 году. Новую квартиру без воды, без газа, топили дровами. Куйбышев быстро застраивался из-за эвакуированных со всей страны заводов. В его строительстве участвовали и пленные. Голодные немцы в поисках дополнительной еды шли на хитрость. Покажут нам, ребятишкам красивую открытку и предлагают её в обмен на картошку. Принесённую пацанами еду заберут, а взамен - дулю…


- В Куйбышеве вы были широко известны как «непробиваемый» вратарь команды «Крылья Советов» …
-У нас, послевоенных детей, кроме спорта ничего в жизни не было. Футбол занимал всё свободное время. Зимой каток при школе сами заливали, привязывали коньки (отец на заводе сделал) к валенкам, распиливали лошадиные дуги на клюшки…. Хорошие клюшки для хоккея получались. На катке на меня и обратили внимание. Отбирали ребят 1937-38 года рождения в спортшколу от команды «Крылья Советов». На 24-м авиазаводе был большой спортзал, в нём тренировались. В ту пору в команде не было разделения по видам спорта. Летом играли в футбол, зимой – шайбу гоняли. Кличка у меня была Боцман. Так в воротах стоял! Весь город ходил смотреть. Когда учился в техникуме, ноги от травм уже сильно болели. Из-за них в армию не взяли.
Одно время, параллельно с футболом, я стал ходить на классическую борьбу, пока тренер меня случайно не увидел. Ругал сильно, в футболе нужно развивать одни группы мышц, в борьбе – другие. А я хотел развивать не только мышцы ног. Отлили мне на сталелитейном заводе гирю – 16 кг. Я её умудрился пронести через проходную. Усиленно качал мускулы.
Года три я занимался ещё и в балетной студии. Вёл её танцовщик театра оперы и балета, Григорьев. Но когда нас перевели учиться во вторую смену, карьера танцовщика для меня закончилась. Без преувеличения могу сказать: - Самые лучшие годы в моей жизни – спортивные.


- Ваше увлечение музыкой тоже с тех времён?
- У меня был подаренный отцом фирменный велосипед «Диамант». Однажды я, как говорят, «совершил наезд на пешехода» и велосипед отец поменял на радиоприёмник. И моя жизнь изменилась!
Ночи напролёт я ловил и слушал Америку: джаз, Армстронга, Дюка Эллингтона и др. Всю жизнь следую тому юношескому увлечению и аппаратуру домашнюю совершенствую. Пошёл работать – купил приемник «Мир»; пластинки «на рёбрах» (на рентгеновской плёнке) и виниловые диски сменил катушечный магнитофон, за ним - кассетный. Сейчас у меня, кроме кассет, хорошая коллекция цифровых записей.

- Как Вы стали художником? Ваша история достаточно необычна.
- Говорить о каком-то раннем развитии у меня творческих способностей я не могу. Не нашлось учителя в послевоенной школе, который искру таланта смог бы заметить и развить в нужном направлении.
У нас физкультуру преподавал фронтовик без ноги, военное дело – другой фронтовик – без руки. На, почти миллионный, разросшийся после войны город, – одна художественная студия в Доме Пионеров, за семнадцать километров от дома!
После окончания строительного техникума, на авиамоторном заводе я работал слесарем-сборщиком 6 разряда и, позже, мотористом-испытателем авиационных узлов. Сейчас не секрет, что рулевое управление для космических ракет делали в Куйбышеве.
Ракеты мне престижно было делать, времени много оставалось (рабочий день шесть часов), но тянуло рисовать природу. Историю искусств изучал в музее. Много читал про художников. Поступил на художественные вечерние курсы для рабочей молодёжи. Очень хотелось научиться писать этюды, и я поехал в Харьков, поступать в художественный институт.
Ректор встретил вопросом: - «Ну, привёз рисунки?» Я показываю. Он посмотрел и, надо отдать ему должное, не «отфутболил», а нашёл время и повёл меня смотреть работы студентов с первого по пятый курс. После экскурсии, написал записку и направил с ней в Харьковское художественное училище. Добравшись до него, я встретил возвращающихся с этюдов студентов. Увидав сочные, уверенные мазки на их картонах, я понял – мне нужна более серьёзная подготовка…
Уехал в Киев, мечтал там жить, да вот, незадача, прописки нет, на работу не устроишься. Деньги кончились, и я завербовался в Донецк. Жил там два года – строил шахты, работал в забое шахтёром. Нашёл студию для железнодорожников, рисовал обнажённую натуру, товарищей по работе, соседей по общежитию. Вернулся в Куйбышев после аварии в шахте. Зрение подвело – на медкомиссии раскрылось, что оно у меня не идеальное.
После возвращения домой устроился на завод, где строились самолёты. Как многопланового специалиста меня вскоре перевели в бюро эстетики, я стал ИТР. Приводили в порядок заводские территории и корпуса.
В это время с Валентиной Яковлевной познакомился. Я работал в большом бюро, а она – в маленьком. Зашёл как-то по обмену опытом – пригласил её на свидание. А она в ответ: - У меня жених в Военно-Морском флоте!
Но я своего добился. Как? Сказок много ей рассказывал – через 10 лет признался – к свиданиям готовился основательно. В.А. Гиляровского - «Москва и москвичи», наизусть знал …
Так что, прежде чем стать художником, я многим в жизни занимался. В изостудию я пришёл поздно - в 27 лет!


- Как же Вы в Балаково попали?
- С Валентиной Яковлевной мы прежде поехали в Набережные Челны, строить КАМАЗ на голом месте. Мы были патриоты - энергичные, весёлые. Работали в проектном институте гидротехнического строительства. В Нижнекамске строили третью ТЭЦ, жилые и общественные здания – тринадцать лет проработали.
Оттуда мы перебрались в Балаково, на строительство Балаковской АЭС. Первый блок был уже на 17-й отметке, когда мы в 1982 году приехали. Виктор Николаевич Шаруев, в то время главный архитектор «Жилстроя», предложил мне работать архитектором под его началом. Поработал я и в архитектурном объединении «Химволокно». Правда, проектировать не пришлось, но участвовал в оформлении многих городских зданий. Это было время типовых застроек – бассейн «Дельфин», гостиница «Балаково», кинотеатр «Мир», ТЦ «Русь», жилые дома…


- Вы прожили насыщенную, интересную жизнь, и работа была связана с авиастроением, с космосом, со строительством. Была ли в ваших работах эта тематика?
- Когда мы запустили в космос первый спутник, в самарской студии я познакомился с известным советским художником Валентином Захаровичем Пурыгиным и задал ему примерно такой же вопрос. А он ответил: «Надо земле нашей долги отдавать». Я стараюсь следовать его мудрому замечанию и очень люблю писать природу. И мне неприятно, когда человек говорит о пейзаже пренебрежительно. Потому что пейзаж для меня – это мир. Я пишу мир.