В городском выставочном зале Балакова состоялась выставка работ художника Юрия Быкова, которые он мечтал показать балаковцам на свое 80-летие.
Работал, преодолевая недуги, но меньше года назад, в 2017-м году Юрия Александровича не стало.

Довершила задуманное мастером его супруга Валентина Яковлевна. Прекрасная получилась выставка – поспешите увидеть не только цветущие сады и осенние пейзажи, зарисовки городской жизни, но и размышления о судьбе и творчестве… «Не одни же деревья писать», – говорил улыбаясь Юрий Александрович.
Интервью с интеллигентным и обаятельным человеком, замечательным художником, незаурядной творческой личностью было записано для журнала «Мой личный город». Здесь приводится в сокращении.

– Юрий Александрович, вы родом из Москвы?
– Род Быковых – коренные москвичи. Жили на Смоленской площади столицы. Дед, Михаил Лаврентьевич, вдвоём со своим братом делал шикарные кареты на продажу, одну-две за год. Пришла революция, и дед остался без работы. Не до карет было большевикам, а вот анкетным данным они уделяли большое внимание. Отец мой, Александр Михайлович, мечтал поступить в военное училище, но его не приняли. Мотив отказа был короток, как приговор: сын кулака...

– Это отразилось на вашей судьбе?
– Когда я появился на свет в 1938 году, папа работал на авиационном заводе. Из Москвы эвакуировался осенью 1941 года вместе с заводом, без семьи, под город Куйбышев (ныне г. Самара). А нас с мамой привезли под Пензу, вещей с собой никаких у нас не было. Выходит мама из вагона в туфельках, а вокруг великие снега по пояс. В глухой мордовской деревеньке москвичей расселили по избам. «Лишним ртам» работы в деревне не было. Нас спасло то, что мы попали жить к древним деду с бабкой. Мама не смыслила ничего в крестьянском быте, но взвалила на себя всю тяжёлую работу по дому и уходу за скотиной…

– Отец все это время находился в Самаре?
– Он нас вскоре нашёл. Как – непостижимо мне до сих пор. В глухую морозную ночь мама проснулась, слышит – кто-то скребётся с улицы. Подошла к окну, на стекле наледь с палец толщиной, ничего не видно. Стала дышать на неё, пытаясь растопить. С улицы тоже дышат и растирают рукой. Наконец-то общими усилиями протаяли «глазок». Мама, как увидела в «глазок» ночного гостя, упала в обморок. Это был отец.

– Как развивались события дальше?
– Приехали мы с папой на станцию Безымянка. Запомнился мне длинный барак с двухэтажными нарами и двумя выходами по торцам. Одни нары отвели на нашу семью из трёх человек. Запомнился вкус лебеды и постоянное чувство голода. Отца мы с мамой практически не видели. Мастер Быков, как и все, работал без выходных, собирали самолёты Ил-2. Рабочие опухали от голода. В ногах сил уже не было. Работали в «помочах». Над станками проходила труба. К ней ремнями под мышки подвязывали обессилевших станочников.
Однажды нервы у отца не выдержали. В приступе отчаяния он бросил на стол книжку кандидата в члены партии. Его не расстреляли, и оргвыводов тоже почему-то не последовало. Но, как оказалось позже, на заметку в органах взяли.
Закончилась Великая Отечественная война. Жизнь отца, его трудовые успехи нами отслеживались по заводской Доске почёта. Он стал проситься назад в Москву, но везде получал отказ. Тот случай в войну, «недостойный коммуниста», ему не простили, и в Москву мы не вернулись. А вскоре переехали жить в Куйбышев.


– Там вы, насколько я знаю, были широко известны как «непробиваемый» вратарь команды «Крылья Советов»?
– У нас, послевоенных детей, кроме спорта, ничего в жизни не было. Футбол занимал всё свободное время. Зимой каток при школе сами заливали, привязывали коньки (отец на заводе сделал) к валенкам, распиливали лошадиные дуги на клюшки… Хорошие клюшки для хоккея получались. На катке на меня и обратили внимание. Отбирали ребят 1937–1938 года рождения в спортшколу от команды «Крылья Советов». На 24-м авиазаводе был большой спортзал, в нём тренировались. В ту пору в команде не было разделения по видам спорта. Летом играли в футбол, зимой шайбу гоняли. Кличка у меня была Боцман. Так в воротах стоял! Весь город ходил смотреть.

– Расскажите о вашем увлечении музыкой.
– У меня был подаренный отцом фирменный велосипед «Диамант». Однажды я, как говорят, «совершил наезд на пешехода», и велосипед отец поменял на радиоприёмник. И моя жизнь изменилась!
Ночи напролёт я ловил и слушал Америку – джаз, Армстронга, Дюка Эллингтона и др. Всю жизнь следую тому юношескому увлечению и аппаратуру домашнюю совершенствую. Пошёл работать – купил приемник «Мир»; пластинки «на рёбрах» (на рентгеновской плёнке) и виниловые диски сменил катушечный магнитофон, за ним – кассетный. Сейчас у меня, кроме кассет, хорошая коллекция цифровых записей.

– А как вы стали художником? Ваша история достаточно необычна.
– Говорить о каком-то раннем развитии у меня творческих способностей я не могу. Почти на миллионный разросшийся после войны город была одна художественная студия в Доме пионеров, за семнадцать километров от дома!
После техникума на авиамоторном заводе я работал слесарем-сборщиком 6-го разряда, а позже мотористом-испытателем авиационных узлов. Ракеты мне престижно было делать, но тянуло рисовать природу. Историю искусств изучал в музее. Много читал про художников. Поступил на художественные вечерние курсы для рабочей молодёжи. Очень хотелось научиться писать этюды, и я поехал в Харьков поступать в художественный институт.
Ректор встретил вопросом: « Ну, привёз рисунки?» Я показываю. Он посмотрел и, надо отдать ему должное, не отфутболил, а нашёл время и повёл меня смотреть работы студентов с первого по пятый курс. После проведенной экскурсии написал записку и направил с ней в Харьковское художественное училище. Добравшись до него, я встретил возвращающихся с этюдов студентов. Увидев сочные, уверенные мазки на их картонах, я понял: мне нужна более серьёзная подготовка…
Уехал в Киев, мечтал там жить, да вот незадача – прописки нет, на работу не устроишься. Деньги кончились, и я завербовался в Донецк. Жил там два года – строил шахты, работал в забое шахтёром. Нашёл студию для железнодорожников, рисовал обнажённую натуру, товарищей по работе, соседей по общежитию. Вернулся в Куйбышев после аварии в шахте, устроился на завод, где строились самолёты. Как многопланового специалиста меня вскоре перевели в бюро эстетики, я стал приводить в порядок заводские территории и корпуса. И в это время познакомился с Валентиной Яковлевной. Я работал в большом бюро, а она – в маленьком. Зашёл как-то по обмену опытом – пригласил её на свидание. А она в ответ: «У меня жених в Военно-Морском Флоте». Но я своего добился. Сказок много ей рассказывал, через 10 лет признался: к свиданиям готовился основательно. В. А. Гиляровского – «Москва и москвичи» – наизусть знал…
Так что, прежде чем стать художником, я многим в жизни занимался. В изостудию я пришёл поздно – в 27 лет!

– Как вы в Балаково попали?
– С Валентиной Яковлевной мы прежде поехали в Набережные Челны, строить КамАЗ на голом месте. Мы были патриоты, энергичные, весёлые. Работали в проектном институте гидротехнического строительства. В Нижнекамске строили третью ТЭЦ, жилые и общественные здания – тринадцать лет там проработали.
Оттуда мы попали в Балаково, на строительство Балаковской АЭС. Первый блок был уже на 17-й отметке, когда мы приехали. Виктор Николаевич Шаруев, в то время главный архитектор «Жилстроя», предложил мне работать архитектором под его началом. Поработал я архитектором и на «Химволокне». Правда, проектировать не пришлось, это было время типовых застроек – «Дельфин», кинотеатр «Мир», жилые дома…

– Вы прожили насыщенную, интересную жизнь, связанную с авиастроением, космосом. Нашла ли эта тематика отражение в ваших работах?
– Когда мы запустили в космос первый спутник, в самарской студии я познакомился с известным советским художником Валентином Захаровичем Пурыгиным и задал ему примерно такой же вопрос. А он ответил: «Надо земле нашей долги отдавать». Я стараюсь следовать его мудрому замечанию и очень люблю писать природу. И мне неприятно, когда человек говорит о пейзаже пренебрежительно. Потому что пейзаж для меня – это мир. Я пишу мир.

В мастерской художника Юрия Быкова
Лето бьёт наотмашь жаром,
Хворь снимая, как рукой,
Семиструнная гитара
Зазвенела в мастерской.

Растворились настежь окна,
Теневая сторона…
На картинах сена копны,
Моря пенного волна.

У мольберта батя снова
Кистью тонкой шевелит,
Взяв мой образ за основу,
Ищет тон и колорит.

Разливаем пиво в кружки,
А на сердце лепота,
Просит кот себе подружку
Для упругости хвоста.

Стук за дверью, шаркнут тапки,
Открывайте поскорей!..
С акварелью вносит папки
Друг художника, Сергей.

Темы бойко обсуждают,
Нынче оба “на коне”,
В этом не соображая,
Жду тихонько в стороне.

Как люблю я посиделки
В старой тихой мастерской,
Где из дерева поделки
Твёрдой созданы рукой!..

Жаль, что время золотое
Утекает, как вода!..
Стал отец старее вдвое,
Да и мать не молода.

Края нет милей другого,
Мысли в памяти снуют,
Тянет душу в Балаково –
Давней юности приют!
Владислав Терентьев Самара

Наша справка
Юрий Александрович Быков (1.01.1938 - 17.05.2017) - балаковский художник, проектировщик. По его эскизам оформлены гостиница "Балаково", торговый центр "Русь" и многие другие здания г. Балаково.
Родился в г. Москва в семье рабочих. В 1941 г. семья эвакуировалась в г. Куйбышев. С 1983 года Юрий Александрович - житель г. Балаково. Работал на строительстве АЭС, в архитектурной группе управления "Жилстрой" "Саратовгесстроя", архитектором в объединении "Химволокно".
Основная масса работ художника - пейзажи. Отличаясь разнообразием тем и мотивов, все они, безусловно, отмечены лиризмом. В своих пейзажах художник прослеживает различные состояния природы - утром, вечером, пасмурным и солнечным днем, разные нюансы освещения. Незаконченность и этюдность некоторых работ не мешает зрителям почувствовать в каждой из них главное свойство художника - эмоциональность.