В День Победы Алексей поднялся с восходом солнца. Бархатным озарением свет вошел в тесную горницу без спроса, двумя длинными полосами распластался на полу до самого порога. Комод, сделанный своими руками свояком из мореного дуба, натертого воском до блеска, и подаренный в день свадьбы, заиграл янтарем. К десяти часам лучи скукожатся и уйдут, чтобы проявиться в окнах со стороны двора.

До этого времени надо привести себя в порядок. Накануне приходили из сельсовета, напомнили о собрании. Велели приходить. Откинув одеяло, сел на край койки. Оперся правой ногой о холодный пол, дотянулся до табурета. Взял с него вязаный шерстяной чулок, натянул на обрубок левой. Не спеша приладил протез, стянув ремешки, где положено. Больше месяца привыкает – привыкнуть не может. Когда ходьбы много, растирает культю в кровь. До сих пор в одном месте саднит. Больно тяжелая деревянная нога, обтянутая кожей, люфтит в посадочном месте при подъеме. Хоть и неловко передвигаться, зато со стороны выглядит полноценным человеком. Не то что на костылях. Только хромота подводит. Прозвище дали. Теперь он не Дякин, а Лешка Хромой. Понятное дело, не по злобе. Проще различать с другими одноименными фронтовиками. Взглянул на себя в зеркало, поправил на голове волнистые русые вихры, зачесал на затылок. Тронул рукой щетину на подбородке. Подошел к кровати, где сопели сыновья. Накинул на вожных ребятишек съехавшее одеяло. Снаружи зашла жена, тонкая, словно девчонка. Не расперло, как соседку Вальку. У той тоже двое.
– Поди, с огорода? – чмокнул в губы, обняв.
– С праздником, – прильнула к волосатой груди, – защитник наш!
Слышно, как зачастило его сердце. У нее тоже. Не от слов. От прикосновений. Они поднимают особые чувства, о которых не поведать никаким языком. Зря, что ли, вышла за муж, когда позвал. Ослушалась мать, подруг. Многие предупреждали: «Гляди, за кого выходишь! Хоть и видный парень, а безногий. Хватишь горя».
Не ошиблась. Подходят друг другу и душой и телом. Не видит за ним ущербности. Все как у людей. Жизнь идет ряд рядом. Другие бабы и вовсе без мужиков живут, мучаются. После войны из семидесяти пяти дворов сорок семь лишились кормильцев. Из вернувшихся многие изувечены. Ей повезло. Хорошо, хоть такой достался. Конечно, тяжело управляться по хозяйству, но ничего. Вон помощники, Вовка с Витькой, подрастают. Скоро легче станет. Сам в тракторную бригаду записался. Там на трудодень больше зерна дают. Наловчился протезом сцепление выжимать. Главное – руки на месте.
Отстала от мужа, засуетилась. На стол накрыть надо, пока бриться будет, рюмочку поднести. На голодный желудок слушать в клубе доклад не резон. Да и праздник нынче великий! Ни с каким иным не сравнить!
Выпьет он сегодня. Крепко выпьет, чтобы притупить память, которая уводит к переправе через Днепр. К тому злополучному месту…
…Их пехотный полк безбоязненно переправился через водную преграду. Шли вторым эшелоном. Подтягивались и танки. На другом берегу поставили задачу расширить плацдарм. Посадили на броню, и вперед! Вражеский снаряд шарахнул справа – где сидел, взрывной волной сбросил автоматчиков на землю. Кого побило, не поднялся. Сгоряча не понял, что произошло. Думал, левую ногу подвернул при падении. Оторопел, увидев страшную рану. Нет, сознание не потерял: крови с детства не боялся, от уколов в обморок не падал. И все же стало не по себе. Размозженная кость высунулась из-за голенища. Сообразил, как остановить кровь, пока в себе. Протащил ремень автомата под коленку, сделал скрутку. Кто-то мимо пробежал, крикнул на ходу:
– К переправе ползи!

Послушался. Сдвинулся с места. Мешается обрубок в сапоге, волочится следом на жилах, вытягивает боль. Решился отхватить его финкой после осмотра. Не поднимается рука. Не так-то просто самовольно лишиться ноги. Но если рассудить, какому врачу на войне взбредет в голову пришивать оторванную часть тела. Жизнь бы сохранить. Собрался с духом. Ударила струйка крови в землю и затихла – туже стянул ремень. Обхватил дуло автомата левой рукой, не давая скрутке слабнуть. Пополз. Добрался до берега. Помнится только, что спрятался под кручу от налета вражеских бомбардировщиков.
Никому об этом не рассказывал, хоть и просили. Чего свою боль постороннему человеку навязывать? Оставил ее за Днепром широким. Может, до сих пор там ступня валяется. Кабы не сила воли, смекалка, не знай, чем бы дело кончилось. Пробивалась радость, что выходили в госпитале, что дожил до Победы и так долго в пехоте продержался…
– Наших проведай, – оборвала воспоминания Евдокия. Достала из сундука глаженые штаны, гимнастерку с медалями, из гомонка вытащила трешку: – Маме скажи, не приду, пока не подсохнет. И по темному не ходи. Свалишься, где тебя искать? – Выглянула на улицу: – День-то сегодня какой разыгрался! Веселый!
Она еще не знает, что муж погибнет этой осенью. Допустят с другом досадную оплошность. Станут переезжать на полуторке ночью через скользкую глиняную плотину пруда в дождь и опрокинутся в воду. Будет им в ту пору по сорок одному году.

Р. S. Дядя Леша был мужем сестры моего отца.