Это был один из упоительно чудесных июльских вечеров 2018-го года. Если бы тот вечер взялись описывать представители изящной словесности или любители пива, то непременно украсили бы его ёмким определением «бархатный».

Закатное солнце, утратив свою палящую силу, теперь стыдливо пряталось в густых тополиных кронах, даря ласковый золотистый свет.
В теньке, у забора большого коммунального двора, на скамейках, обшарпанных венских стульях и древних табуретах чинно восседал «старушечий парламент». Бабушки, приглядывая за играющими внучатами, вели нескончаемые разговоры о рецептах засолки огурцов, внуках и надоевшей жаре, изредка переключая внимание на проходящих мимо пляжников:
– Ты смотри, совсем люди стыд потеряли! Идут себе, бессовестные, с Волги практически в чем мать родила! Ладно бы по дамбе шли, нет же, прямо по центральной улице!
Атмосферу ленивой вечерней безмятежности нарушила Петровна, хрупкая, но громогласная старушка божий одуванчик. Как и многие одинокие люди, всю свою нерастраченную любовь и заботу она обрушила на котенка по кличке Зайчик. Иногда, не выдерживая гнета её назойливой опеки, Зайчик сбегал от хозяйки и виртуозно прятался в самых неожиданных местах. Петровна, обнаружив пропажу, организовывала шумные поиски «дезертира», вовлекая в этот процесс всю дворовую детвору. Оказалось, что в этот вечер «паршивец неблагодарный опять убёг».
– Кто и когда в последний раз Зайчика видел? – начала привычный ход расследования Петровна.
– Я видел, как ваш котенок на коленях у дяденьки Вия сидел. Но это давно, ещё после обеда было! – сообщил подъехавший на самокате, загорелый до черноты пацанёнок.
– А ну-ка, бесенята, бегите, позовите мне Вия! – грозно воскликнула старушка, указывая сухеньким перстом в глубину двора. Детишки наперегонки бросились выполнять указание.
Вряд ли Петровна в тот момент подозревала, насколько ее реплика и жест комичны в своей схожести с финальной сценой фильма «Вий», роль ведьмы в котором убедительно сыграла Наталья Варлей. Вскоре «бесенята» вернулись, сообщив, что Вий читает на крылечке книжку и сейчас придет.
За развитием этого
провинциального сюжета я наблюдал вместе с одноклассником. Мы долгие годы не виделись и теперь, встретившись в городе нашего детства, пытались за пять минут рассказать друг другу о «жизни после школы». Оказавшись невольными свидетелями забавной ситуации, с интересом ждали появления человека с таким интригующим погонялом.
Когда появился Вий, мы молча переглянулись. Со двора, пришаркивая, шел пожилой человек, внешность которого можно назвать заурядной и невыразительной, если бы не веки – тяжелые, набрякшие, практически закрывающие глаза. Такие веки, как правило, бывают у серьезно больных либо у активно пьющих людей. Вий, ну как есть Вий!
Феноменальное совпадение внешности и прозвища развеселило нас. Сразу припомнилась гоголевская фраза из «Мертвых душ»: «Если уж русский народ кому даст прозвище, то оно становится неотделимо от человека, потому что меткое русское слово «бьет не в бровь, а в глаз».
Впрочем, и последующие события развивались строго по мотивам гоголевской повести. Узнав, чего от него хотят, Вий поднял свои тяжелые веки, огляделся и, указав на дерево пальцем, молвил: «Вот он!».
Пропажа была найдена, и теперь всеобщее внимание переключилось на Зайчика. Удобно устроившись на массивной ветке, кот никак не реагировал на ласковые призывы и гневные угрозы хозяйки. Мол, глупая, вздорная баба, что с нее взять…
Исполнив свою миссию, Вий подошел к нам, чтобы стрельнуть сигаретку. На мой вопрос, кто этот гениальный человек, наградивший его столь метким прозвищем, Вий, усмехнувшись, признался, что… сам себя и наградил, причем давно и невольно!
– Когда свой первый паспорт получал, нужно было под фоткой расписаться. К тому моменту я еще не придумал, как должна выглядеть подпись, поэтому неудобной перьевой ручкой накарябал тушью свои инициалы, а к последней букве для красоты приделал закорючку – получилось ВИЙ. Так-то меня Владимир Иванович Исавнин зовут, – то ли пояснил, то ли представился мужичок и продолжил рассказ:
– Паспорта в те времена вручали на линейке, в торжественной обстановке. Тётенька из паспортного стола, увидев мой автограф, закатилась от хохота. Отсмеявшись, она так и объявила, что, мол, паспорт вручается ВИЮ! Пардон, Исавнину Володе… И продемонстрировала мой автограф.
Этого оказалось достаточно, чтобы прозвище накрепко прилипло ко мне, не только школьники, но и некоторые учителя так называли. Я привык, а это колоритное, понравившееся мне прозвище так и кочует со мной по всей жизни!
Поблагодарив за табачок, Вий ушел. Следующая встреча с этим человеком состоялась пять месяцев спустя.
В последний день уходящего года мы оказались рядом в длинной, медленно продвигающейся магазинной очереди. Готовясь к новогоднему застолью, люди толкали перед собой тележки, доверху нагруженные продуктами и алкоголем. В руках у Вия была корзина, в которой сиротливо ютились несколько мандаринов, коробочка с дешевым паштетом, хлеб, пакет молока и бутылка портвейна, который в народе называют «Три топора».
Когда мы поздравляли друг друга с наступающим праздником, Вий взглянул на меня, и я оторопел, увидев под тяжелыми веками глаза с пронзительным иконописным взглядом. Казалось, что вся вселенская печаль, боль, мудрость и еще много чего отразились в этих глазах. Я представил, как этот человек будет в одиночестве встречать Новый год, сидя за аскетично накрытым столом.
– Володя, выложи портвейн обратно, это… нельзя пить! Давай я по-соседски занесу тебе хорошей кедровой настойки, закуски домашней, праздник ведь, – предложил я.
– Приходи, коль не шутишь. Я один живу, дверь всегда открыта. А это, – кивнул Вий на портвейн, – не ради выпивки, для анестезии.
Когда я перешагнул порог квартиры Вия, то увидел Зайчика, лакавшего молоко из нарядного блюдечка. Котенок изрядно подрос и теперь своим серым окрасом и нескладным сложением и впрямь был очень похож на кролика.
– Я кошек люблю! Зайчик это чует и, сбегая от Петровны, всегда приходит ко мне. Так и живет на два дома, как в той поговорке про ласкового телка, – прокомментировал Володя.
Идя сюда, я ожидал увидеть неприглядное жилище одинокого пожилого человека с немытыми окнами и застарелым табачным перегаром. Однако был поражен идеальной чистотой, порядком и уютом. Квартира была обставлена хорошей мебелью, а все полки вместительной стенки были забиты сотнями книг. Приглядевшись, я увидел атрибуты женского присутствия: халатик на плечиках, незаконченное вязание на полке и еще ряд вещей, которые не могли принадлежать мужчине.
– Ну вот, сказал, что один живешь, а тут дамские аксессуары, – подмигнув, кивнул я на клубок я вязанием.
– Это от мамы осталось. Она умерла около десяти лет назад, я ее вещи специально не стал убирать, пусть лежат на своих местах. Гляну на них, и на душе спокойно, будто она вышла и скоро вернется.
Из всех принесенных
мной гостинцев Вий больше всего обрадовался земляничному варенью. Открыв банку, вдохнул, с блаженством затаив дыхание, и, выдохнув, произнес:
– Детством пахнет! Давай-ка я его в вазочку выложу, сейчас чайник закипит, чаевничать будем по-купечески.
Сервируя стол для чаепития, Вий признался, что я у него первый гость за долгие месяцы, не считая визитов Зайчика. На мой вопрос, есть ли у него родные, Вий вздохнул:
– Есть, конечно, дочка, внуки, жена бывшая. Только кому нужен старый умирающий человек, у всех своя жизнь и проблемы.
– А чего ты помирать-то собрался? Живи себе не тужи, смотри, как у тебя все благоустроено! – подбодрил я, но Вий качнул головой:
– Пожил. Онкология у меня. Врач отмерил полгода, максимум год. Говорит, поздно операцию делать, к тому же после операции у пожилых людей эти процессы ускоряться начинают. Я уже и деньги на похороны-поминки накопил, чемоданчик со смертной одёжей приготовил. – Вий указал на антресоль, где я увидел старенький, еще с советских времен, чемоданчик. Обо всем этом он говорил спокойно, без печали, как будто о предстоящем приятном путешествии:
– Когда у меня мама умирала, то рассказывала, что к ней ночами-вечерами приходили умершие сродники, общались с ней на разные темы… Я в одной книге прочел, что такое пограничное состояние бывает у старых людей, когда «уже не здесь, но еще не там». Сейчас и ко мне иногда «гости» стали приходить: мама, отец, дедушка, так что… нескучно. О чем толкуем, не спрашивай, это личное!
– Володь, как ты с этим живешь, как справляешься? Ведь это же ужасно! – воскликнул я.
– Да хорошо живу, обычной жизнью! Понимаешь, вечно жить – это ненормально, а вот смерть – это нормальный естественный процесс. Ты думаешь, если человеку скажут, что до конца жизни осталось полгода, то он как-то иначе начнет жить, наверстывая упущенное? Нет, будет жить в том же режиме, только, может, к жизни отношение изменится.
На фронте, на передовой мужики каждый день под пулями ходили, и любая минута могла быть последней. Так что же, клюв повесить и сопли на кулак наматывать? Не в русском это характере!
Недавно прочел, что Антон Палыч Чехов в свои последние минуты попросил холодного шампанского. Выпил с удовольствием и… отбыл в мир иной. Вот человек, мужчина!
Я на северах долгое время работал, пенсия у меня хорошая, мог бы сейчас многое себе позволить, но какой в этом смысл. Как всегда помогал дочери и внукам деньгами, так и помогаю, им нужнее. К еде равнодушно сейчас отношусь, алкоголь употребляю лишь, когда боль зашкаливает.
Сейчас вот пытаюсь начитаться. Видел, какую я роскошную библиотеку собрал, а прочесть все времени не было. Теперь есть… немного, правда, поэтому отпущенные дни посвящаю чтению. Телевизор уже забыл, когда включал, это главный вор нашего времени. А хорошие книги – бесценный дар, которым сейчас повсеместно пренебрегают. Вот что жаль!
Вий был рад неожиданному общению, мы пили чай, разговаривали на самые разные темы, через которые проявлялась жизнь моего собеседника.
– Когда перестройка грянула, выживать надо было, – продолжил свой рассказ Владимир Иванович, – я в дальнобойщики подался, там хоть что-то можно было заработать. Насмотрелся по дорогам всякой жути: бандитизм, рэкет, ментовский беспредел, КамАЗы сожженные на обочинах…
Я когда из рейса воз-
вращался, всегда звонил жене, чтобы щи с тушёнкой сварила: в дороге таких щей не попробуешь! Банки с консервами она никогда не умела открывать. Так, крышку изуродует наполовину, потом ложкой содержимое выскребает. А тут как-то приехал, что-то хотел в мусорное ведро выбросить, смотрю, банка лежит аккуратненько открытая. Я аж удивился, достал посмотреть, а под банкой, как в аптеке говорят, лежит резиновое изделие № 2, естественно, использованное.
Я жене улики предъявил, та отпираться не стала, мол, было дело исключительно для телесного здоровья, ты-то постоянно в разъездах. Я скандалить не стал, сам не без греха, но спать в нашей кровати уже не мог. Как представлю…
Завербовался на севера, там работал, часть денег всегда посылал дочери, чтоб ни в чем не нуждалась. Потом через пару лет нас развели по моему письменному согласию. Когда мама заболела, приезжал, ухаживал за ней до последнего дня. Вернулся на север, думаю, доработаю до пенсии и наконец вернусь! Заживу в родном городке, налюбуюсь природой, голубей, как в юности, заведу, книжки, которые хотел, прочитаю. Ан нет, не получилось намеченную программу выполнить. Ну да ладно, какова она, земная жизнь, знаю, посмотрим, какая она в лучшем из миров, – подытожил Вий.
Провожая меня до крылечка, Вий сказал:
– Судя по твоей речи, заинтересованности, умению слушать и задавать вопросы, ты, наверное, в СМИ работаешь.
– Есть такое дело! – признался я.
– Небось, и рассказ задумал написать типа «Исповедь обреченного человека»?
– Возможно, если не возражаешь.
– Пиши, разве мне жалко. Время и желание будет, заходи в гости, поболтаем, чайку попьем.
Поздравив друг друга с наступающим Новым годом, мы расстались.
Я часто вспоминал Вия, а вот навестить не получалось. Увы, так бывает. Недавно проходя мимо «коммунального двора», увидел сидящую на скамейке Петровну, рядом с ней возлежал возмужавший Зайчик. Поздоровавшись, я спросил про Вия.
– Помер Вий, еще весной. Зайчик по нему сильно тосковал. Придет на его крылечко, ляжет на место, где он обычно сидел, и замрет. Часами так лежал. Сейчас вроде отошел, со мной крутится. Да, предатель?
«Предатель», спрыгнув с лавки, ушел в глубину двора.
Почему-то печали о Вие не было, а было чувство, что он покинул этот мир, чтобы отправиться в свое запланированное путешествие в другие, более справедливые миры. Прощай, удачного путешествия, Володя!